Это поразительное сокращение торговли между Германией и США, двумя крупнейшими мировыми экономиками, и представляло собой реальную сущность «автаркической» торговой политики Шахта[276]. Оно компенсировалось согласованными попытками Рейха наладить связи с производителями из Юго-Восточной Европы и Латинской Америки, которые могли обеспечивать Германию сырьем взамен прекратившихся поставок из США и Великобритании[277]. Важные торговые соглашения были заключены в феврале 1934 г. с Венгрией и в мае – с Югославией[278]. Договоренность, достигнутая с Чили, обеспечивала Германии доступ к селитре и меди. Крупным поставщиком не только кофе, но и хлопка стала для Германии Бразилия.

К концу 1930-х гг. в структуре германского импорта произошел уже весьма значительный общий сдвиг. Но масштабы новых торговых отношений Германии неизбежно ограничивались несоответствием в плане покупательной способности между Германией и менее развитыми странами. Как выразился Шахт с характерным для него красноречием, «Кули не купят у вас всего того что могут купить высококвалифицированные фабричные рабочие»[279]. Более того, агрессивное «вторжение» Германии в Латинскую Америку не могло улучшить отношений с США. Интересы Германии и Америки вступили в прямой конфликт друг с другом – в первую очередь в Бразилии. Настойчивое стремление Германии наращивать импорт хлопка и кофе позволило Рио не попасть в плен к планам Корделла Халла о создании зоны свободной торговли в Западном полушарии[280]. Более того, американцев так сильно беспокоил рост немецкого влияния в Бразилии, что Рио удалось по примеру Германии объявить дефолт по своему огромному долгу Соединенным Штатам, не опасаясь агрессивных ответных мер со стороны Вашингтона.

Одно из наиболее поразительных двусторонних соглашений, начавшее работать в значительных масштабах после 1934 г., было непосредственно связано с противоречием между ограниченными валютными резервами Германии и стремлением режима активно поощрять еврейскую эмиграцию[281]. Этот договор, известный как «Соглашение Хаавара», представлял собой сделку между властями Рейха и группой сионистских предприятий, базировавшихся на апельсиновой плантации Ханотеа в Натанье, на окраине Тель-Авива. В то время как британские власти подмандатной Палестины не пускали в страну иммигрантов, не располагавших достаточными финансовыми средствами, любому обладателю по крайней мере 1000 палестинских фунтов (1 палестинский фунт был равен 1 фунту стерлингов) был гарантирован свободный въезд по так называемой капиталистической визе. Смысл «Соглашения Хаавара» состоял в том, чтобы использовать данную лазейку. Согласно этому механизму германские евреи в обмен на соответствующий взнос в берлинский фонд получали сертификат, удостоверявший наличие у них палестинских фунтов в количестве, достаточном для получения заветной визы. В свою очередь, предприятия из Ханотеа использовали средства берлинского фонда для покупки германских товаров на экспорт в Палестину. После того как немецкие товары были проданы еврейским или арабским покупателям, эмигрантам возвращали их деньги в палестинских фунтах. По сути, это соглашение гарантировало, что каждая рейхсмарка, вывезенная германо-еврейскими эмигрантами, будет компенсирована соответствующим экспортным заказом. По мере того как Рейхсбанк все строже контролировал расходование своих валютных резервов, «Соглашение Хаавара», несмотря на незначительные размеры палестинской экономики, становилось одним из самых эффективных средств вывоза еврейского капитала из Германии. В целом этой схемой для бегства из страны сумело воспользоваться 50 тыс. человек – каждый десятый из евреев, проживавших в Германии в 1933 г. С собой они вывезли 106 млн рейхсмарок, за которые получили ни много ни мало 5,5 млн палестинских фунтов. Таким образом, они переплатили сверх официального обменного курса (12,50 рейхсмарки за 1 палестинский фунт) всего 35 % – в то время как подавляющее большинство еврейских эмигрантов сумело взять с собой лишь ничтожную часть своих финансовых средств.

Однако подобные структурные перестановки в германских торговых отношениях представляли собой вопрос долгосрочной стратегии, а в 1934 г. надвигавшийся валютный кризис требовал немедленного решения. В условиях отказа от девальвации это могло означать лишь одно: наращивание бюрократического аппарата. Новая всеобъемлющая система контроля за торговлей была в общих чертах разработана Шахтом и его подчиненными в Рейхсбанке и Министерстве экономики в августе 1934 г.[282]Предполагалось, что Рейхсбанк будет распределять имеющиеся резервы валюты, исходя из величины экспортной выручки. В то же время он должен был резервировать средства, необходимые для осуществления обговоренных выплат по долгам и для того, чтобы Германия могла выполнять свои краткосрочные обязательства. Остаток передавался группе из 25 надзорных агентств, каждое из которых отвечало за тот или иной круг товаров. Шахт вернулся к первоначально сделанному им еще в 1932 г. предложению о монополиях в сфере импорта по образцу тех, что существовали во время Первой мировой войны, видоизменив его таким образом, чтобы обеспечить более значительную децентрализацию и более высокий уровень частной инициативы. Сами надзорные агентства не должны были заниматься импортом. Их задача заключалась в том, чтобы рассматривать поданные частными импортерами заявки на получение валюты и распределять ограниченные фонды в соответствии с национальными приоритетами. Очевидно, что в первую очередь предполагалось удовлетворять потребности экспортеров и поставщиков, работающих в сфере вооружений. Импортеры, чьи заявки были одобрены надзорным агентством, получали так называемые валютные сертификаты (Devisenbescheinigungeri). Любому импортеру, у которого имелся такой сертификат, гарантировалось получение валюты от Рейхсбанка. Начиная с 1935 г. импорт при отсутствии валютных сертификатов запрещался. Неудивительно, что такой план системы непосредственного бюрократического контроля получил полное одобрение со стороны военных. Предварительный проект в середине августа обсуждался в министерствах, а в конце месяца Шахт в компании министра обороны Бломберга и представлявшего армию генерала Вальтера фон Рейхенау ознакомил с ним в Оберзальцберге Гитлера. Состав этой делегации четко указывал на то, кому отныне принадлежала власть в Третьем рейхе. Военные вступили в альянс с Шахтом еще в 1933 г., и взаимоотношения между ними только окрепли после «Ночи длинных ножей». Однако существенно то, что план должен был получить одобрение Гитлера. Пусть фюрер не вдавался в детали повседневной экономической политики, но без него не могло быть принято ни одно важное решение[283]. Несколькими днями позже Шахт анонсировал суть так называемого Нового плана перед группой предпринимателей, присутствовавших на Лейпцигской ярмарке. Характерно, что Шахт отзывался о своем собственном проекте как об «ужасе», навязанном Германии из-за отказа ее кредиторов принять более разумные условия торговли. Полностью игнорируя свои собственные усилия по систематическому обострению кризиса, Шахт возлагал вину за впадение Германии в автаркию исключительно на внешние обстоятельства[284].