— Вячеслав Сергеевич! — бормотала обессиленно вдова.

За то время, пока Богдан ее не видел, она иссохла, как сохнет растение, которое перестали поливать. Плакать она не могла. Слез не было.

— Ну чт-то ты, К-катя! — шептал ей майор и стыдливо отворачивал свое лицо от Богдана. — Надо к-крепиться, хо-хорошая м-моя!

Точно, он с ней спит. Шустрый заика. Сволочь.

— Может, пройдем в номера? — насмешливо предложил Богдан.

— Да, чт-т-то мы т-тут на лест-т-тнице…

Богдан вошел в квартиру последним, зажег в полутемной прихожей свет, неспешно снял куртку, примерился, куда бы повесить, но вешалки не нашел, открыл дверцу шкафа, увидел милицейскую форму и не решился оставить куртку рядом с вещами покойника. Ни примет он никаких на этот случай не знал, ни вообще каких-либо мыслей у него по этому поводу не было, а просто неприятно — и все. Так он с курткой в руках и прошел в комнату, где уже находились майор и вдова, и опять Богдану показалось, что он здесь — третий лишний.

— М-мой т-т-товарищ, — сказал майор, потому что не знал, что говорить.

Богдан уловил его неуверенность и напомнил насмешливо-мстительно:

— Мы уже знакомы. Я ведь здесь бывал.

— Д-да, — нахмурился майор. — Дейст-твительно.

А вдова только повернула голову и посмотрела на Богдана, и было непонятно, узнала ли она его и заметила ли вообще.

— Ч-ч-чаю, К-катя! — попросил майор.

Вдова вышла из комнаты. Майор нервно потер руки, будто мыл их под невидимой струей воды.

— Не психуй! — сказал ему Богдан. — Чего ты нервный такой? Все сделаем! Пойдет она и словечко за тебя замолвит. Никуда не денется.

— К-Катя п-поможет! — с мрачной уверенностью подтвердил майор и снова непроизвольно потер руки. — Только б-бабка м-м-может от-отказать. П-противная ст-таруха!

— Не боись, я для того с тобой и пришел. Объясню вдове, как бабку уговаривать.

— С-с-слушай, ты п-правда в б-бабку эту в-веришь? Мне с-с-смешно б-бывает, ч-честное слово?

— Это по какому же поводу ты веселишься?

— Че-чепуха это в-все! Б-бабки эти. Д-дурилово сп-плошное и вык-колачивание д-денег.

— А чего же ты тогда к бабуле намылился? — насмешливо осведомился Богдан.

— Мне п-просто деваться н-некуда!

— Вот! — внушительно сказал Богдан. — То-то и оно! Ничего этого нет — ни бабки, ни сглаза, ни белой магии… До тех пор нет, пока не припрет! И тогда вдруг человек задумывается: а может быть, оно и есть, чем черт не шутит. Я недавно по телевизору смотрел передачу. Про людей, больных раком. И там женщина лежит в больничной палате — измученная, жалкая — и плачет прямо в камеру. Я же ничего этого не знала, говорит, пока сюда не попала. Я жила в свое удовольствие и даже не представляла, сколько горя где-то совсем рядом. Я там ходила по улицам, я работала, я передачи смешные по телевизору смотрела, я просто жила, и мне даже в голову не приходило задуматься, что здесь кто-то так страшно болеет и умирает. Ведь все, кто здесь, они мучались и страдали в то самое время, когда я про них знать не знала, когда я жила вполне счастливо, а теперь я здесь и тоже умираю. А там, за стенами больницы так же, как и раньше, ходят люди, и не знают, что тут с нами творится, и знать не хотят, пока с ними то же самое не случится, пока жизнь их не ткнет носом в это дерьмо. И я подумал, что это очень похоже, что это можно и к нашей ситуации применить. Есть вещи, которые хранятся где-то на периферии сознания. Что-то мы об этом слышали, но вообще-то в голову не берем. Рак? Да, но это с кем-то другим, это, слава богу, не с нами. Бабки и народные целители? Как же, слышали, все там фуфло и небылицы, это для малообразованной части населения. Но я тебе говорю: там не все — вранье! Поверь! Потому что я пытаюсь в этом разобраться и что-то уже накопал. А людям почему-то удобно об этом не знать. Как о раке. Они не хотят знать. Им удобнее называть все это ахинеей. Почему? Я не знаю! Для меня — загадка!

Он хотел еще что-то сказать, но тут вошла вдова, и он замолчал. Майор посмотрел на Богдана.

— Мы чай потом попьем, — отозвался на этот взгляд Богдан. — Мы к вам, Катерина, пришли вот по какому делу. Со Славиком нашим беда…

Майор заиграл желваками.

— С товарищем майором, в смысле, — ровным голосом продолжал Богдан. — Надо что-то делать.

Вдова смотрела на майора, но и его, как и Богдана, вряд ли видела. Сонное бесчувственное существо. У нее в мозгах сейчас сумерки. Да, заика этот уже потоптал ее, конечно. Грех было не воспользоваться. Она вряд ли отдает себе отчет в том, что происходит. Это как взять пьяную вдребадан женщину. Ни сопротивления, ни даже робкой попытки протеста, а мужчине — все положенные удовольствия и совершенно никаких последствий, потому что женщина потом ничего не вспомнит.

— Надо Славика к знающим людям доставить, — сказал Богдан, — которые могут помочь. Надо, чтобы им занялись. Дело-то пустяковое, надо только знать — как. Это мы не знаем, а тем людям это — раз плюнуть.

Майор гипнотизировал взглядом вдову. — На вас вся надежда, — сказал Богдан.

Тут вдова очнулась. Взгляд не стал более осмысленным, но ресницы дрогнули.

— На меня? — переспросила она, будто не веря. — Надежда? И подняла глаза на Богдана.

— Конечно, — доброжелательно подтвердил Богдан и улыбнулся ласково. — Надо Славика к той бабушке отвезти, к которой вы когда-то по своим личным делам ходили. Помните?

Взгляд вдовы потускнел.

— Бабушка вас наверняка вспомнит, — продолжал Богдан. — И от вас тогда потребуется только одно: за Славика замолвить словечко. Чтобы бабушка Славика согласилась отремонтировать.

Вдова замотала головой.

— Нет-нет-нет! — сказала она.

Лицо майора пошло пятнами.

— Это совсем не сложно, — увещевал Богдан.

Но вдова повторила:

— Нет!

— К-к-к-катя! — умоляюще произнес майор.

— Нет! Я не хочу! — сказала вдова, и ее лицо исказилось. — Я не могу туда идти, мне тяжело, вы понимаете? Я не могу придти туда опять, это невозможно, я же с ума сойду, я уже сейчас схожу с ума, это невозможно ни в коем случае! Не просите меня, пожалуйста!

Заклинание. Мольба. Вопль о помощи или о пощаде. Она заплакала без слез, опустилась в кресло, страдая так, что смотреть на нее было страшно, и Богдан отвел взгляд, а майор подошел к несчастной женщине и стал утешать — слишком ласково, неприлично ласково — и Богдан вышел на кухню, чтобы ничего этого не видеть.

Стыл в чашках невыпитый чай. Печенье в вазочке. На скатерти — крошки от печенья, что сразу бросалось в глаза из-за медицинской стерильности скатерти и кухонной обстановки. Богдан взял одну из чашек, отхлебнул остывающий чай, потом разломил пополам печенье, крошек на столе добавилось, он смотрел на них с задумчивым видом и медленно дозревал. Он уже придумал, как ему надлежит действовать, план представлялся легко осуществимым и совсем необременительным, и когда появился растерянный и смущенный майор, Богдан спросил у него участливо: