— Может, не надо? — шепотом сказала Люся.

— Ему этого не объяснить.

— Мне неудобно. Честное слово.

— Ничего, улыбнешься ему потом — и он будет просто счастлив. А портрет повесишь в своей комнате.

— Боюсь, что будет не портрет, а дружеский шарж, — прошептала Люся и хихикнула, не удержавшись. — Он на меня даже не смотрит, когда рисует. Он вообще кто?

— Сын Хелены.

— А Хелена у нас кто?

— Эта женщина, которая сейчас в гостиной. Они живут в трех километрах отсюда, на хуторе. Ну, такой же дом в лесу, как у нас, только есть еще хозяйственные постройки. Сарай какой-то, коптильня у них своя.

Люся посмотрела за окно.

— Микси! — вдруг сказал парень и вскинул голову.

— Ты не отворачивайся от него, — сказала Наталья. — Он же все-таки тебя рисует.

— Он не смотрит на меня.

— Это тебе кажется, что не смотрит.

— Я просто подумала… Когда посмотрела в окно… Как они тут все живут? Ведь лес!

— И — что?

— На окнах нет решеток.

— Так ведь нет никого.

— А если кто-то придет? Вот у нас был дом. Вроде бы в деревне, среди людей, а решетки на первом этаже папа поставил.

— Помогли решетки-то?

— Нет, — ответила Люся и посмотрела печально.

— Прости, — сказала Наталья. — Я просто хотела сказать, что решетки не спасут, если что. А здесь они и вовсе не нужны. Финляндия — спокойная страна, здесь никогда ничего не происходит.

Микси рисовал, по-прежнему не удостаивая взглядом Люсю, но едва она поворачивала голову, он отвлекался от своего занятия и требовательно произносил:

— Микси!

К счастью, это не затянулось надолго. Микси пошуршал карандашиком по листу, нанося последние штрихи, бросил наконец-то взгляд на Люсю, потом сравнил оригинал со своим рисунком и с прежним невозмутимым видом протянул рисунок Люсе. Наталья следила за Люсиной реакцией.

— Вот это да! — только и смогла произнести потрясенная Люся.

На листе, который она держала в руках, был ее портрет, воспроизведенный с фотографической точностью. Ничего такого, что можно было охарактеризовать как признаки творческой манеры мастера, как черты, присущие его и только его произведениям, никакой индивидуальности, если таковой не признавать стерильную строгость фотографического снимка. Но зато — точный, вплоть до мельчайших подробностей, портрет.

— Улыбнись ему, — напомнила Наталья.

Люся растерянно улыбнулась. Микси молча встал, оделся и вышел из дома.

Директор Дома культуры, в котором Тропарев арендовал помещение, при виде частного детектива Пахаря изобразил улыбку и проговорил-пропел: «Здравствуйте!», но если бы он в эту минуту видел свое лицо в зеркале, он что-то в своей мимике наверняка подкорректировал бы. Потому что его радость от встречи с Пахарем совсем не казалась искренней.

— Вы сегодня один? — спросил директор.

— Да, — ответил Пахарь. — Я думаю, что мы и так с вами плодотворно пообщаемся. Без привлечения дополнительных сил.

Последняя фраза прозвучала как угроза.

— Я не очень вас понял, — улыбался директор.

— Искренности жажду! — объявил Пахарь. — Только ее одной!

— Я всегда «за»! — продолжал улыбаться директор.

— Вертеп тут организовали? Публичный дом в очаге культуры?

— В смысле?! — изумился директор, и улыбка на его лице стала похожа на судорогу.

— Я приехал для продолжения разговора, — объявил Пахарь. — По поводу Тропарева Александра Борисовича и его несчастных подопечных. Вам вот эта девушка знакома? — спросил Пахарь и выложил на стол перед директором фотографию девушки Даши на фоне красивой машины «мерседес».

Эту фотографию частный детектив Пахарь бессовестно умыкнул из-под носа Анны Семеновны Бобрыкиной.

Директор нервно погладил ладонями поверхность стола, посуровел лицом и сказал голосом неприветливым и неприятным:

— Я вижу, что вы ведете себя очень даже не вежливо. По этой причине я отказываюсь с вами разговаривать. Покиньте, пожалуйста, мой кабинет.

Но эта тирада нисколько не напугала Пахаря, он не вскочил со стула, не раскланялся и не покинул кабинет, а, напротив, уселся поудобнее, насмешливо посмотрел на собеседника и сказал:

— Вы не потому тут выпендриваетесь, уважаемый, что я что-то не то вам сказал, а потому, что ошибочно решили, что меня, частного детектива, вы можете проигнорировать, и вам за это ничего не будет.

Пахарь смотрел весело.

— И правильно решили! — неожиданно признал он. — Частный детектив — он и есть частный! И я сейчас могу уйти. Но! — резко вскинул руку Пахарь, и директор вздрогнул от неожиданности. — Очень не советую! Потому что мы ведь это все можем и на официальные, так сказать, рельсы перевести, — сказал Пахарь и даже несколько пригорюнился, обнаружив, какой неприметный у него статус. — Я ни карать, ни миловать не могу, но я могу, собрав какую-то информацию — хоть и частным, но совершенно законным способом! — передать ее в правоохранительные органы…

— Брату своему! — с тихой ненавистью в голосе подсказал директор.

— В правоохранительные органы! — с нажимом поправил собеседника Пахарь. — Официально! Но по сути вы думаете в правильном направлении, — вдруг перешел он на доверительный тон и по-свойски подмигнул собеседнику.

— Произвол! — сказал директор.

— Ну, не то чтобы очень, — победно улыбнулся Пахарь.

— Даже, я бы сказал, шантаж!

— Фу, какие слова! — поморщился Пахарь.

— Я напишу на вас заявление!

— Интересно было бы почитать, что вы там наформулиру-ете. По поводу чего, так сказать, жалоба будет.

Директор задвигал губами, будто проговаривая текст не написанного пока заявления, но что-то у него не заладилось, потому что взгляд потускнел и стал рассеянным.

— Ая-яй! — с издевкой сказал Пахарь. — Писать вам, как вижу, нечего. Зато мне есть что.

С этими словами он движением руки смахнул со стола в свою папочку фотографию длинноногой девочки Даши и вознамерился было встать со стула, но задержался на одно-единственное мгновение, даря последнюю возможность своему собеседнику. Директор, будучи человеком неглупым, немедленно предоставленной возможностью воспользовался.

— Так в чем суть вопроса? — спросил он как ни в чем не бывало.

Уловивший смену настроения директора Пахарь благоразумно не стал добивать поверженного соперника.

— Мы много чего накопали за эти дни, — сообщил Пахарь демонстративно будничным тоном. — В общих чертах нам картина ясна, но кое-что хотелось бы уточнить с вашей помощью. Тропарев этот оказался не педагогом-бессребреником. Да и какой бессребреник на «мерседесе»? — доверительным тоном осведомился Пахарь.