Их еще успели заметить. Какой-то капитан, повернув коня, заорал, закрутил клинком над головой, привлекая внимание товарищей. Привлек – кто-то завертел головой, кто-то даже стал останавливаться. И поздно, и бесполезно. Набравшие разгон вернегеродцы даже не врубились в чужой строй – они в него вгрызлись. Алва с налету прикончил того самого капитана, кольнул еще кого-то, уклонился от чужого клинка, замахнулся… А дальше наблюдать за «отцом» не стало времени, времени вообще не стало.

Палаш замелькал, щедро раздавая удары. Пьянящая волна захлестнула голову, внутри словно взвыло и взревело древнее чудище. По ноздрям ударил запах крови, вырвавшаяся наконец ярость забила уши словно ватой, даровав в обмен зрение морской птицы. Видна и заметна стала каждая мелочь, а те, чья жизнь оказалась на кончике орденского клинка, стали двигаться медленно и понятно, приближаясь лишь для того, чтобы рухнуть под копыта озверевшего Морока. Руппи их не считал.

Дурацкий корень. И откуда только здесь взялся?! Каблук зацепился, и Эмиль, заваливаясь на бок, стал падать рядом с бьющимся в агонии скакуном.

Конь видел, что может задеть друга, и силился поджать ноги, чтобы сберечь. Не сумел – такое сильное и покорное секунды назад тело умирало и больше не слушалось. Подковы сами собой месили задымленный холод, и кованое копыто с глухим стуком чиркнуло по подставившейся спине.

Отброшенный Савиньяк кошкой извернулся в полете и тут же вскочил, только ноги не держали, пришлось опуститься на корточки. Он сидел, а нужно было вставать, выбираться из сразу сгустившегося в непроглядный туман дыма, нужно было думать, командовать, решать… Нужно? Значит, встанешь! Маршал встал и даже шагнул, но потом все равно пришлось садиться и звать.

– Эй, кто там! – крик падает в пороховой туман, будто камень в омут. – Живы? Сюда!

– Вот же он, вот! – бьет по ушам знакомый голос, стучат копыта, кто-то прыгает с седла. Нестерпимо громко звякают колесики шпор, плечи с силой обхватывают чьи-то руки, им отзывается дикая боль.

– Жив? – беспокоятся сверху.

– Жив… Крови нет, контужен вроде.

– Палатку, лекаря… Бегом все, бегом… Порубаю к Зверю…

– Не надо рубить… – Губы слушаются и улыбаются, боль в спине разгоняет туман, и глаза ловят взгляд коня. Последний. Там нет обиды, там гордость. За почти совсем хорошо сделанное дело… Конский глаз подергивает дымка, он тускнеет. Как и сознание, но нельзя… Нельзя! Он нужен… Прямо сейчас, вот этим вот…

– Что… что такое?

– Мой маршал, – золотистая полутьма, одноглазая физиономия, – мне не хотелось вас будить, но, судя по всему, это важно…

Так он спал и видел – нет, не кошмар… Лошадиные глаза. Можно сто раз себе твердить: «счастье, что не Грато», только счастье это для Ли, а не для них с беднягой-полумориском.

– Докладывай.

– Прибыл посланец от Бруно, привез письмо фельдмаршала. На первый взгляд все как должно быть.

– Где оно?

– Ставку сразу после покушения взяли под охрану вальдзейцы. Они стояли ближе всех, и полковник Ластерхавт-увер…

– Можешь не продолжать и не коверкать язык… Дубовый Хорст и есть Дубовый Хорст… Как тебе, именно тебе, этот… посланец?

– По-моему, он настоящий. Готов оставить оружие и держать руки на виду, даже согласился стоять под пистолетным дулом и письмо передать не лично, а через меня.

– Умный человек… – Дриксу важнее дело, а не защита попираемой гордости, но почему? Тупо предан Бруно, или сам понял, что без фрошеров не выкарабкаться? Тогда у союзничков дело плохо даже с Рокэ. – Забери письмо, а этот пусть разоружается и ждет… Скорее всего, я его приму, но сперва давай-ка мне Дубового.

– Сейчас, монсеньор. – Сэц-Пуэн не спорил, но сомнение в глазу у него было нешуточное.

Приватных бесед с главным тупицей Северной армии Эмиль еще не вел, хотя Хорста, само собой, встречал, а уж слышал о нем лишь немногим меньше, чем о Понси. Уцелевший во время бури на Мельниковом Дубовый тут же взобрался на ближайший пригорок и принялся собирать, кого мог, намереваясь продолжить сражение. В числе первых подошло несколько вальдзейцев, потом подтянулось еще с полсотни из разных полков, но Хорст уже решил, что командует именно вальдзейцами; тогда, впрочем, было не до названий, выбрались и спасибо.

В нынешнем полку настоящих вальдзейцев набиралась в лучшем случае рота, но знамя Ариго с Райнштайнером сохранили, надо думать, ради фок Варзов, Хорста же с новой должности не турнули по причине дикой нехватки офицеров и уважения к проявленной стойкости. Дубы, они устойчивые, их не всякий смерч выворотит…

– Господин командующий, полковник Ластерхавт-увер-Никш!

Хорст воздвигся у входа, загородив свет и впустив холод. Ростом и статью Создатель полковника не обидел, подходящими были и голос, и физиономия, от которой художник-баталист, особенно варитский, впал бы в восторг. Увы, Дубовый Хорст, к несчастью для себя и временами – для армии, не позировал, а воевал. Честно и храбро.

– Монсеньор, – проревел он, – я готов объяснить мою позицию о недопущении к вашей особе нового дриксенского убийцы.

– Не надо, – поморщился Эмиль. – Вы решили, что китовники, потерпев неудачу, повторят попытку.

– На этот раз дриксы будут действовать с большей хитростью.

– Не опасайтесь, – продолжать разговор об убийцах Савиньяк не стал, потому что от смеха делалось больно. – Меня защитят, а ваше место сейчас не у палатки командующего, а в бою.

– Мой маршал, – немедленно воодушевился Дубовый, и это не было равнодушием к судьбе командующего, просто начальству виднее! – Где именно?

– Представляете, где находятся бергеры?

– Так точно, господин командующий!

– Поднимайте ваш полк и форсированным маршем отправляйтесь на стык центра и правого крыла… туда направился генерал Ариго, и ему в самое ближайшее время потребуются стойкие, не признающие отступления бойцы. Такие, как ваши… Не теряйте времени!

– Будет исполнено!

– Выступайте немедленно.

Оживший памятник потопал к выходу. Никакой он не дубовый, он мраморный! Надо изваять, назвать «Слава варитов» и презентовать новому кесарю. На коронацию.

– Монсеньор, – Сэц-Пуэн уже был тут, – письмо принца Бруно. Прошу разрешения вскрыть.

– Чушь! – Эмиль бросил взгляд на питье, которое подлый лекарь оставил так, чтобы торчало перед глазами. – Давай письмо, а пока перелей эту пакость во флягу и держи у себя. Только без ахов и охов, я сам знаю, для чего оно.

Одноглазый капитан спорить не стал, и искушение исчезло.

– То-то же, – одобрил командующий, срывая печати. Бруно был вежлив, величественно уверен как в собственных силах и успешном исходе сражения, так и в том, что у маршала Савиньяка все развивается согласно плану. Тем не менее о помощи генералу Рейферу в его действиях старый бык просил очень настойчиво и убедительно. Окажись в письме приписка от Рокэ, любая, Эмиль бы немедленно отправил к Рейферу не только Придда, но и Шарли, однако Алва молчал, а Бруно на него не ссылался даже намеком. Это могло означать как отсутствие Рокэ поблизости, так и их с фельдмаршалом разногласия. Впрочем, Алва, где бы его ни носило, при необходимости сигнал подать бы сумел, а он не подавал, и логика в этом просматривалась.