Последовали долгие споры, не требующие участия Корвуса – тем более что тот уже рассказал все, что знал. Люди, в той или иной степени напуганные, перемещались между залом и столом во дворе. Корвус тем временем бочком перепрыгивал с одной спинки стула на другую, пока не оказался в дальнем конце стола. Оттуда он улетел в ночь и вскоре удобно устроился на ветке, с которой через открытое окно видел освещенный огнями зал. Он внимательнее разглядел картины и шпалеры, виденные год назад. Теперь ему многое было понятнее, поскольку он побывал во многих местах, которые на них были изображены (хоть и не слишком реалистично), и ознакомился с основными категориями представленных душ.

Одну картину он в первый раз не понял совсем, теперь она стала ему яснее. На ней было очень большое дерево, странным образом обвешанное, как яблоками, миниатюрными изображениями людей. Под изображениями имелись подписи. Корвус теперь мог их прочесть, поскольку побывал в Чернильной башне прекрасного города Торавитранакса и сидел на окне в мастерской на верхнем этаже, где сама Пест преподавала своим ученикам Три Рунических и Одиннадцать Писцовых Алфавитов, а также две совершенно разные и несовместимые системы письменности, которыми якобы пользуются жители Кишемов на крайнем Востоке. В именах на дереве присутствовали два алфавита из трех разных эпох.

К стволу дерева прислонялись нагие мужчина и женщина с подписями «АДАМ» и «ЕВА» очень древними письменами. Под ними уходили в землю корни, подписанные «ЖДОД» и «ВЕСНА». По другим корешкам были разбросаны другие странные имена, такие как «Страж» и «Долговзора»; Искусница и Делатор трудились в подземных пещерках, изготавливали вещи. Над ними сбоку от дерева стоял в белом сиянии Эл. Вокруг были разбросаны разнообразные души: по Элову сторону – крылатые ангелы, конные автохтоны и суетливые сгорбленные ульдармы. По другую – двуногие груды камней, одушевленные смерчи и прочие диковины.

В нижней части ствола от дерева отходил уродливый сук, который не мешало бы сразу отпилить. На его коре руническим алфавитом было вырезано число 12 и слово, означавшее что-то вроде «великие» или, может быть, «великаны». Он раздваивался: у нижнего ответвления было шесть веток с именами, похожими на мужские, у верхнего – шесть с именами скорее женскими. Нижние шесть заканчивались ничем, а вот верхние продолжали ветвиться. Основной ствол тянулся от сука прямо вверх, и от него отходило еще восемь крупных ветвей. На каждой было по шесть мужских и по шесть женских имен, и почти все они густо ветвились, так что общее число веточек на периферии исчислялось сотнями, если не тысячами. Только в отличие от настоящего дерева здесь веточки часто соединялись. Год назад это показалось Корвусу бессмыслицей, потому что у настоящего дерева ветки не срастаются. Теперь он понимал, что на картине вовсе не дерево, а способ объяснить, как потомки Адама и Евы заселили Землю. И значит, если, например, второй сын Адама и Евы сошелся с их третьей дочерью и произвел на свет ребенка, соответствующие ветки должны срастись, как у деревьев не бывает. Однако через два-три поколения художникам стало невозможно это изобразить, пришлось тянуть линии между далеко отстоящими ветвями либо просто повторять имена, что не упрощало восприятия дерева. После того как Корвус понял основную идею, ему начало казаться, что дальнейшее разглядывание только сильнее его запутывает. Впрочем, одна большая часть была помечена как «ЛЮДИ ЗА ПЕРВЫМ РАЗЛОМОМ». Прямо посередине имелась надпись «КАЛЛАДОН», а рядом – «БУФРЕКТ» – как понял Корвус, эту фамилию носили большинство гостей. Довольно свежей краской был нарисован лист с именем «ПЕГАН», однако никто не удосужился добавить его потомство. Точно так же в семействе Буфректов самым свежим был лист, подписанный «ПАРАЛОНДА» – так звали даму, сидевшую за столом напротив Пегана.

Корвус устал и хотел спать, но, прежде чем закрыть глаза, он проследил ветви Пегана и Паралонды до самого ствола. Затем проверил те связи, которые искал, и убедился, что они ведут к людям, построившим этот дом, после чего закрыл глаза и заснул, убаюканный спорами порожденья. Так на большей части Земли называли души, ведущие род от Адама и Евы.

– Подвиги – наша семейная обязанность, и мы этим гордимся, – сказал ему Пеган неделю спустя.

Они достигли горного перевала. Погода для разнообразия выдалась хорошая; впрочем, в Калле это означало лишь, что облака висели выше гор. Пеган по совету Корвуса взобрался на место повыше, откуда открывался вид во все стороны. Отсюда можно было видеть почти весь оскол (так в этой части мира назывались острова). Прямо под ними устроились на привал другие члены отряда – отдыхали, сушили одежду, готовили на костерке чай. На юге змеилась долина, которой они шли последние несколько дней; дом Калладонов остался далеко в туманной дымке. На севере тянулся еще один горный хребет, а за ним следующий. Пеган смотрел карты, а Корвус летал тут раньше, так что они знали: за хребтами до самого моря тянется зеленая долина, и там идти будет много легче.

Пеган продолжал:

– Впрочем, многие пошли бы в обход гор, а не переваливали через них. Мне думается, уж не повлияло ли твое умение летать на способность выбрать наилучший путь.

– Здесь есть дорога, – заметил Корвус, – и мы шли по ней.

– В лучшем случае – на достаточно сухих лугах, например, – ее можно назвать тропой. А в других местах она просто теряется.

– Все ее части связаны. Я пролетел над ней от одного конца оскола до другого.

– Есть дорога – настоящая дорога, – огибающая горы с востока. А у Буфректов есть корабли, и они доставили бы нас на западное побережье. Нет, я не жалуюсь, я говорил, что Подвиги у нас в крови, и это больше похоже на Подвиг, чем загорать на палубе. Однако, с твоего позволения…

– Сколько Подвигов ты совершил? – спросил Корвус.

Пеган вздохнул:

– В детстве я переправился на корабле через Первый разлом и проехал вместе с отцом от нашего дома до брода на реке Тосс. Путь занял несколько дней. Там я простился с отцом – как оказалось, навсегда – и вернулся домой. По дороге были волки и стычки с головорезами.

Он глянул в сторону мерно вздымающейся груды мехов, подле которой лежало копье. Где-то под мехами был головорез по имени Бурр.

– И?…

– И все.

– Больше в твоей жизни Подвигов не было?

– Да.

– Так что когда ты говоришь, что Подвиги – ваша семейная обязанность…

– Я говорю, что так мы себя воспринимаем. Об этом наши истории, картины на стене. Однако Калладоны давно уже не участвовали в Подвигах, заслуживающих такого названия. Долгие годы меня это печалило. Я пытаюсь объяснить тебе, Корвус, что подверг опасности себя, друзей и родных не потому что нашел твои слова убедительными, а потому что Подвиг ценен сам по себе. И перевалить через горы вместо того, чтобы идти вдоль побережья, – не худшее, что может быть. Однако, если ты и дальше будешь выбирать самую неудобную дорогу и у нас кончится еда или кто-нибудь покалечится, наши спутники начнут задавать вопросы. И на такой случай мне нужен ответ получше, чем «Подвиги закаляют характер». А тебе надо будет предложить более внятные объяснения, чем мудреные речи о фундаментальной природе реальности и о том, что ты посланец иного уровня бытия, про который ничего не помнишь.