– Да, госпожа?

– Я не видела тебя целых двести тридцать семь лет с тех пор, как ты сидела на этом самом месте и учила с моих слов песнь о Валескаре и Блере.

Историю эту Прим смутно помнила: из-за войны между холмом-великаном и ангельским воинством двое влюбленных оказались по разные стороны свежего разлома. Блер вступил в схватку с ульдармами, те заковали его в цепи и отвели в какую-то крепость, где автохтоны бросили пленника в подземелье. Валескара до сих пор бродит по прибрежным обрывам, ожидая его возвращения. А вот что Плетее по меньшей мере два с половиной века, стало для нее новостью. И для Пегана тоже.

Да и для самой Плетеи.

– Быть может, так и было, госпожа, но…

– Но ты этого не помнишь, поскольку умирала с тех пор по меньшей мере раз.

– Да уж точно! – воскликнула Плетея.

Лин оторвал взгляд от хлеба и посмотрел на Марда, словно говоря: «Теперь понятно, откуда она знает столько дурацких песен!»

– До того как мы расстанемся, я научу тебя и другим, – пообещала Эдда.

– Почту за величайшую честь…

– Глупости, – объявил Корвус. Он влетел в окно, которое Эдда неразумно оставила распахнутым, и сидел теперь на подоконнике. – Никто не «расстается». Ты идешь с нами.

Эдда впервые улыбнулась. Затем взглянула на сидящих рядом Пегана и Прим.

– Вы словно отец и дочь, – заметила она. – Но ведь это не так?

– Ее отец и мать скорее всего умерли, – ответил Пеган. – Это случилось довольно давно – Прим долго не хотела становиться взрослой, а я не видел причин ее торопить.

– Мудро. Если тесто дольше подходит, хлеб получается лучше, – сказала Эдда. – Ты настоящая красавица, значит, выбрала время правильно.

Прим покраснела и впала в зачарованную задумчивость, слушая Эдду, но не слыша ее слов. Голос у великанши был такой же сложный, как и коса, – сплетенный из звуков флейты, птичьих трелей и плеска озерной волны в тихий вечерний час.

Пеган под столом сжал ее руку. Прим глянула на него. Он кивнул в сторону хозяйки, и Прим сообразила, что последние слова великанши были обращены к ней:

– По мозолям на твоих пальцах я вижу, что ты любишь стрелять из лука. Я научу тебя колоть кремни, насколько сама умею.

– Ты очень добра, – сказала Прим. – У меня все наконечники кованые.

– Что куда практичней, – признала Эдда. – Однако и каменные иногда бывают полезны.

– На обучение нужны недели, – возразил Корвус. – Мысли часами.

Эдда как будто не слышала огромного говорящего ворона. Она обратилась к следующим гостям. Бурра великанша помнила как воина, героически павшего в единоборстве с ангелом. Лин и Мард увидели копейщика в совершенно новом свете.

Дальше она заговорила с юными Буфректами. Клан обитал по берегам узкого каменистого мыса на южной оконечности Каллы. Все Буфректы были корабельщиками. Молодые люди присоединились к Подвигу для смеху, да и то после того как их слегка пнула Паралонда. С тех пор сырость, холод и скука заставили их не раз пожалеть о своем выборе, что они ничуть не скрывали. Однако слова Эдды так вдохновили юношей, что все сомнения остались позади.

– Ты расписываешь Подвиги как нечто замечательное, – проговорил Корвус. – Может, и тебе на пользу будет выйти в мир после многовекового сидения в долине!

Эдда не поговорила только с Пеганом и теперь вроде должна была обратиться к нему. Однако они лишь переглянулись и пришли к какому-то молчаливому согласию.

От еды всех клонило в сон, и Эдда предложила им устраиваться на ночлег. Для такого небольшого дома здесь было на удивление много неожиданно расположенных укромных уголков. Скоро Прим отыскала такой, который устроил ее как нельзя лучше, свернулась калачиком и уснула. Ночью она вышла наружу по малой нужде и по пути обратно услышала, как Эдда и Пеган переговариваются вполголоса, однако разобрала лишь одно слово – «Весна». После этого она заснула очень крепко.

Ей снилось, что из Дворца бьет ослепительный свет и она не может от него укрыться, даже зажмурившись. Она лежала ничком у подножия Дворца, но сквозь землю скорее ощущала, чем слышала глухой скрежет, как будто недра Земли незримо перестраиваются. То был не труд ульдармов, дробящих камни под бичами надсмотрщиков, но что-то, восходящее к Древним временам и свершениям Делатора. Во сне она встала, повернулась спиной к свету и увидела горы. Над черными подножиями белели заснеженные склоны, а пики скрывали грозовые тучи, которые громоздились в небе выше Элова Столпа и вспыхивали наверху голубыми молниями.

Прим открыла глаза и приподнялась на локте. Во сне она стояла на зеленой равнине, а на самом деле лежала на боку, спиной к утреннему свету, бьющему из-за облаков в открытое окно. По крайней мере, он был настоящим. Столп и грозовые тучи привиделись ей во сне, а вот скрежет слышался на самом деле – он заполнял дом и через половицы отдавался в костях.

Прим встала. Скрежет шел как будто со всех сторон сразу, так что найти его источник было непросто. Однако Прим довольно скоро добралась до кухни. В дальнем конце, у двери в кладовую, казавшейся больше, чем весь остальной дом, лежали один на другом два камня – круглые и плоские, как толстые монеты или куски колбасы. Диаметром они были примерно с руку, и дыру в середине верхнего заполняло золотистое зерно. Эдда стояла рядом и вращала верхний камень. Из отверстия нижнего камня в миску на полу сыпалась мука. Другими словами, это была обычная мельница, только без водяного колеса или животных, которые обычно вращают такой тяжелый жернов. Эдда одной рукой крутила его легко, словно колесо прялки.

– Я могу… чем-нибудь помочь? – спросила Прим.

– Миску пора высыпать.

Эдда кивнула на большой стол посреди кухни. Там уже лежала довольно высокая гора муки. Прим подошла, взяла миску и высыпала сверху. Потом на миг замерла: куча муки на удивление напоминала гору из ее сна, мучная пыль клубилась, словно грозовые тучи, скрывающие вершину.

Однако она знала, что мука сыплется на пол, и поспешила вернуть миску на место. Просыпанную муку она собрала горстями, стоя на коленях у ног Эдды, и высыпала в миску. Запах муки был повсюду, но и запах Эдды, слабый, но безграничный.

– Будешь печь еще хлеб? – удивленно спросила Прим. Ей казалось, вчера Эдда напекла его больше чем достаточно.

– Сухари, – поправила Эдда. – Нам в дорогу.

Два дня легкого пути привели их к месту, где река впадала в широкий изгиб разлома, образующего северо-восточное побережье Каллы. За несколькими лигами воды, на другом берегу, высилась одинокая гора в окружении череды холмов. Отсюда этого было не видно, но Прим по картам знала, что они смотрят на отдельный осколок и с дальней стороны еще один разлом отделяет его от более крупного оскола на востоке. Когда-то все три были одним целым, но одинокая гора привлекала самые удивительные и своенравные старые души, еще обитавшие на Земле; словно вбитый в ветхую доску гвоздь, она расщепила большой остров надвое и теперь торчала обособленно посреди нового разлома. Воды и ветры здесь были печально известны своей непредсказуемостью, и залив, с виду спокойный и тихий, пользовался у корабельщиков дурной славой. Этим отчасти объяснялась безлюдность долины, в которой жила Эдда: дорога туда лежала либо через перевал на севере, либо через залив, практически недоступный для мореходов из-за диких душ на острове напротив. Тем не менее в устье реки была рыбачья деревушка; здешние храбрецы закидывали сети неподалеку от берега, а от внезапных бурь укрывались в бухтах, которыми был изрезан залив. Один из них, именем Робст, согласился переправить отряд на своем суденышке (оно звалось «Бочонок»), если пассажиры будут грести и помогать в других корабельных работах.