— Нет… конечно нет. Но это обычное дело. — И месье Кадо стал говорить о других вещах.

Отправляясь в поездку, граф, как и месье Кадо, прекрасно знал, что поместье Эстобан после революции было национализировано, но целью его путешествия были поиски внука, которые он уже считал безнадежными, однако чувствовал, что все же должен, пересилив себя, последний раз вернуться в прошлое, чтобы после этого расстаться с ним навсегда.

Граф увидел, что деревня, расположенная перед замком, поразительно изменилась. Дома с глухими стенами исчезли, а вместо них появились новые, освещаемые светом через многочисленные окна, а не открытые двери. Дома были построены из кирпича, хотя местами в них виднелись каменные плиты, оставшиеся от старого замка, соломенные крыши выглядели крепкими, а маленькие участки земли, окружавшие новые постройки, — тщательно ухоженными.

Монсеньор Эстобан вглядывался в людей, пытаясь найти знакомое лицо, но безуспешно. Лохмотьев и босых ног, как в прошлом, он также не увидел: деревенские жители были хорошо одеты, имели сытый вид, и никто из них не ходил босиком.

Граф остановился на постоялом дворе — в маленьком чистом доме, с чистой постелью и хорошей едой, и никто в нем не знал о семье Эстобан и не проявлял к ней никакого интереса. Старый аристократ назвался месье Бриссоном, сказал, что путешествует по Франции, а на второй день своего пребывания в деревне отправился в замок.

Дорога, ведущая из деревни к старому замку, заросла травой, а липы, некогда укрывавшие ее душистыми ветвями в солнечный день, были срублены под корень. От замка остались лишь ворота и старинная средневековая часовня.

Было очень трудно воскресить моменты прошлого в таком одичавшем месте, и он, опечаленный, вернулся в деревню. Подойдя к дому, увидел, что хозяйка постоялого двора развешивает сушиться простыни превосходного качества. Улыбнувшись, она рассказала ему, что это простыни ее дочери, которая вышла замуж за фермера всего лишь, несколько недель назад.

— У нее теперь более пятидесяти штук простыней, — горделиво сообщила женщина. — И все-таки их недостаточно для того, чтобы уложить спать всех работников во время сбора урожая.

Монсеньор Эстобан слушал ее с удивлением. По его представлению, фермеры — так же как и их работники — должны были спать на соломе.

Хозяйка внимательно посмотрела на него поверх простыней. Судя по напудренным волосам и старинной одежде постояльца, он явно был из «бывших», но печаль на его лице тронула ее.

— Вы, по-видимому, ходили в старый замок, месье? — спросила она.

— Да. — И он поинтересовался, не известно ли ей что-нибудь о семье, которая там жила.

— Я ничего не знаю. — Хозяйка решительно покачала головой. — Видите ли, месье, когда замок был разрушен, деревня тоже сгорела, и те, кто не спасся бегством, были убиты. Поэтому здесь не осталось никого, кто бы помнил семью Эстобан.

Граф выглядел столь подавленным, что она приняла его за старого друга семьи, жившей в замке, и стала перебирать в уме всех, кто мог бы ему помочь. Наконец вспомнила о мадам Хэриот, которая в старые времена была служанкой в замке, а теперь жила со своим женатым сыном на его ферме за деревней.

Хозяйка указала направление, в котором надо было идти, граф поблагодарил ее и пошел так быстро, что очень скоро оказался возле дома мелкого земельного собственника.

Мадам Хэриот сидела в дверях домика, зашивая рубашку внука. В ответ на его приветствие она улыбнулась и прикрыла рукой глаза от солнца, чтобы как следует рассмотреть гостя.

Граф объяснил, что пришел разузнать о семье, которая жила в замке, но не успел продолжить, как она вскочила с радостным вскриком, отбросила в сторожу рубашку и схватила его за руку.

— Месье, это не вы ли… не вы ли монсеньор-граф? — Произнесла она дрожащим голосом, и глаза у нее наполнились влагой.

— Да, это я, мадам, — признался монсеньор Эстобан, с трудом сдерживая слезы. — И я пришел сюда по единственной причине — попытаться что-нибудь узнать о моем внуке.

— О да, он ехал во второй карете, которая исчезла. — Мадам Хэриот пригласила его войти, предложила сесть в кресло.

— Вы знаете, что случилось с каретой, мадам? — спросил он.

— Ах, месье, я не могу сказать вам ничего утешительного. Ведь в той карете, в которой ехали маленький мальчик и его нянька, везли драгоценности, а всем хорошо известно, что многие кареты, в которых везли драгоценности и ценные вещи, так и не доехали до Парижа… Но я знаю, где сейчас находится тот экипаж.

— Тот самый, мадам?

— Да, монсеньор граф, второй экипаж… Он стоит во дворе дома в деревне Сен-Леон — там, где лес подходит к самой дороге.

— Сен-Леон? Но ведь эта деревня находится в стороне от дороги, ведущей в Париж.

— Да, но именно там была схвачена карета. Ее нашли в лесу застрявшей на лесной тропе, и она была пуста. Карета гнила много лет, пока один фермер не решил сделать из нее курятник, и теперь она стоит у него во дворе.

— Понимаю… — Граф не ожидал услышать ничего другого в ответ на свои расспросы и теперь, когда его ожидания оправдались, почувствовал, как похолодело его помертвевшее сердце. Он холодно сказал: — Видимо, кучер неправильно довернул в темноте, их схватили, ограбили и убили.

— Боюсь, так оно и было. — Она утерла глаза и попыталась хоть немного утешить его. — Множество экипажей было брошено тогда на дороге, месье, и множество мертвых тел валялось в канавах… И лучше не знать, как они погибли.

Монсеньор Эстобан поблагодарил старушку, тяжело поднялся, чтобы уйти, но неожиданно она вспомнила еще об одной вещи:

— Кто-то приходил сюда вскоре после окончания террора и тоже спрашивал о вашей семье, монсеньор граф. Это было много лет назад… Он назвался нотариусом из Парижа, спрашивал о вашей семье, и в частности о вашем внуке… Мне этот человек показался подозрительным, поэтому я не сказала ему ничего. Но он написал свое имя на клочке бумаги, и я сохранила его. Может быть, месье будет интересно узнать это имя? — Она открыла платяной шкаф, достала из него маленькую деревянную шкатулку, вынула из нее выцветший кусочек бумаги и отдала ему.

Только уже на пути в Париж граф решил посмотреть записку. На ней было написано имя: монсеньор Рауль Кадо и его адрес — адрес проживания Филиппа в Париже.

Во время своей поездки монсеньор Эстобан поймал себя на том, что не раз возвращался мыслями к дяде Филиппа с ощущением мрачного удивления. Вопреки мнению Филиппа, он замечал неучтивое поведение сеньора Кадо и теперь неожиданно понял, почему тот старательно его избегает. Без сомнения, этот человек был одним из юристов, посланных правительством наложить арест на поместье Эстобан, а затем передать его в собственность мелких землевладельцев и фермеров. Но почему он считает, что кто-то будет осуждать его за это? Монсеньор Кадо выполнял свою работу, размышлял граф, и вряд ли имел возможность выбора.