— За что в Сибирь? — поразился я.

— Мало ли за что, — пожал плечами Михай. — Был бы человек, а причина сыщется. И Анна Леопольдовна тоже к нему расположения не выказывала. Палаческим и постыдным называла ремесло его. Тогда генерал-аншеф и обратил взор свой на цесаревну Елизавету Петровну. Надежду в ней увидел на будущее свое. Она его и благословила. Денег французы со шведами дали изрядно. Много ртов ими закрыто было, много кого на сторону свою перетянуть удалось. Людишки к золоту завсегда жадные были.

— Не ожидал я от Ушакова. Скажи мне кто раньше — не поверил бы, — покачал я головой. — И как же ему удалось дворец захватить?

— После бесчинств, устроенных в столице Балагуром, он привел во дворец гренадер-преображенцев, будто бы караул усилить. Каждому золота насыпал полные карманы, чинов больших обещал. Ночью они разоружили роту дворцовой охраны и казаков.

Мое сердце сжалось. В горле появился тугой комок.

— И что, те не оборонялись, не сражались? Неужели они не стали оказывать сопротивление?

— Те, кто почуял неладное, взялись за оружие, но большинство ничего не поняло. Их обманули. Волынский, Ушаков и принц Гессен-Гомбургский — первейшие люди в государстве Российском — объявили, что императрица мертва. Потом во дворце появилась Елизавета. Солдатам было велено ей присягнуть. Чтобы никто этому не помешал, командира роты и всех офицеров взяли под арест. Их тоже держат в казематах крепости.

— А новая гвардия? — закричал я. — Измайловцы, как они? Их тоже обманули? Не могу в это поверить. Густава Бирона на такой мякине не проведешь. Он захотел бы во всем убедиться сам.

Михай пояснил:

— Измайловский полк в полном составе отправлен на войну. Чарторыжский осадил Смоленск и Брянск. Императрица отправила туда Миниха. Подполковник Бирон еще не знает, что в действующую армию отослано предписание на его арест.

— А ты откуда так много знаешь?

Поляк горестно вздохнул:

— Это предписание составлял я.

— Что?! — Меня до глубины души потрясло это известие.

— Многое изменилось, господин майор. Теперь я не крепостной. Ушаков выхлопотал для меня освобождение и личное дворянство. Нынче я его помощник и… раб. Моя жизнь зависит от одного мизинца Ушакова. Стоит ему его только согнуть, и все… Со мной, с Ядвигой будет покончено. Вы командовали особым отрядом и воевали с врагом внешним, я выполнял особые поручения и незаметно для себя и всех стал врагом внутренним. Я не возражаю. Это не моя родина и не родина моей любимой. Мы тут чужие. Но я не могу быть вашим врагом, господин майор. Мне горько тут находиться. Я желал бы встретиться с вами в другом месте и при других обстоятельствах, но я не властен над собой.

— Что ты собираешься делать?

— Следовать инструкциям Ушакова, господин майор. У меня не большой выбор. Ушаков не верит, что вы примете присягу на верность Елизавете. Он считает вас слишком опасным. Однако я убедил его дать вам шанс. Когда-то вы спасли меня от верной гибели. Я хочу вернуть долг.

— Прости, Михай. Ничего не выйдет: я не буду присягать, — твердо заявил я.

Михай грустно кивнул. Он все понял.

— Тогда мне приказано вас убить, — скорбно произнес поляк.

Связанный Михай остался в камере. Он сам принес мне для этой цели крепкий и длинный офицерский шарф.

— Ты уверен? — спросил я. — За это тебя по головке не погладят. К тому же они могут отыграться на твоей Ядвиге.

— Я привык платить добром за добро, а о Ядвиге как-нибудь позабочусь, — сказал поляк, перед тем как протянуть мне сведенные вместе руки. — Только поспешите, господин майор. Скоро может появиться Фалалеев, и я уже ничем не смогу вам помочь.

В горле у меня запершило. Глаза заслезились.

— Спасибо, друг, — почти плача, поблагодарил я.

— Я не мог поступить иначе. Простите меня, барон.

— За что? — удивился я.

— За то, что не упредил. За то, что игры вел подлые.

— Ты тут ни при чем, Михай. Не стоит себя казнить. Есть такая гадская вещь — политика. Она вертит нами и превращает в нелюдей.

Разговор был тягостный и какой-то ненужный. Все, что надо, мы понимали без слов.

Михай, поникнув, произнес:

— У меня при себе два заряженных пистолета. Они вам понадобятся, господин майор.

— Спасибо.

— Еще шпага. Это все, что в моих силах. И удачи вам!

Этого арсенала мне хватило, чтобы обезоружить и оглушить не слишком бдительного часового.

Шум привлек внимание арестантов. В соседней клетушке-камере кто-то заворочался.

— Назовись, — потребовал я.

— Командир роты дворцовой охраны капитан Муханов, — отозвался узник.

Я обрадовался, услышав знакомый голос. Когда-то мне, тогда еще рядовому гренадеру, довелось служить под началом Муханова. Это был толковый и честный офицер. Не зря его в свое время поставили во главе отдельной роты телохранителей императрицы.

Дверь в его камеру запиралась на внешний засов. Я отодвинул железную полоску, приоткрыл дверь и произнес в темноту:

— Я — лейб-гвардии майор фон Гофен. Как вы себя чувствуете?

— За эти сутки во мне накопилось столько злости, что я сам себе поражаюсь, как это меня не разорвало. Если дадите мне шпагу, я буду рубить ею все, что попадется на моем пути.

— Отлично, капитан! Выходите на свет Божий. Надеюсь, вы не побрезгуете шпагой одного из ваших караульных?

Вместо ответа офицер бульдожьей хваткой вцепился в эфес шпаги, снятой с пояса оглушенного часового. Светло-голубой мундир Муханова был измят, один эполет — сломан.

— Что вы намерены предпринять? — спросил он.

— Вырваться отсюда, найти Ушакова и понять, что произошло, — коротко обрисовал я план действий.

— Да что тут непонятного? Лизка, гадюка, во власть полезла, — буркнул Муханов. — Дальше он заговорил быстро и с ненавистью: — Волынский и Ушаков ей подыграли. Подлюка принц Гессен-Гомбургский взбаламутил роту Преображенских гренадер. Они-то и повязали меня да офицеров моих. А самый сволочной — Грюнштейн поганый. Вот кого бы я шпажонкой этой всласть пошинковал!

Муханов легко, будто игрушечным, махнул клинком, проверяя баланс, и остался доволен.

— Жаль, что свою шпагу вовремя из ножен достать не успел. Не думалось мне тогда, что с кознями вражескими дело иметь приходится, а оно вон как повернулось.

— Ничего, капитан. Все что можно поправить, поправим.

— Эх, барон. Как бы поздно не было! Много времени упустили. Лизка столько дел наворотить успела. Вовек не разгребем.

Я спросил: