Когда наше дыхание успокоилось, Ксавьер схватил меня за плечи.

— Ух ты! — выдохнул он мне в ухо, я задрожала от этого ощущения. — Такого я не ожидал, — прошептал он.

— Кто она? — буркнула я.

Ксавьер отодвинулся и посмотрел на меня.

— Кто?

Как он смел задавать мне этот вопрос?

— Девушка, которая отняла тебя у меня. Девушка, которая украла твой первый поцелуй и научила тебя всем этим штучкам.

Ксавьер улыбнулся, правда, с легким беспокойством.

— А это имеет значение?

— Дааааааааа! — угрожающе прорычала я. Разве я думала когда-нибудь, что смогу так ревновать его?

— Ее зовут Клэр, — послушно ответил Ксавьер. — Я познакомился с ней в школе. Но Роуз, честное слово, она ничего не значит! — Он нежно дотронулся до моего лица, оставив дорожки теплого цвета вдоль моих щек. — Она была только… средством на пути к цели. И она всегда это знала. Вообще-то, я не был у нее первым. После меня у нее было еще четверо. А у меня была только ты. Одна ты. — Он со вздохом прижался губами к моим волосам. — Я бы вообще никогда не подпустил ее к себе, но мне ведь нужно было знать, что делать, когда я снова тебя увижу. — Его губы с мучительной нежностью коснулись моего лба, скользнули по линии волос, прошлись вдоль челюсти. — Ах, Роуз, все это время я ждал тебя, — прошептал он с тяжелым вздохом, который моментально убедил меня в его искренности. — Она не любила меня, а я совершенно не любил ее. — Ксавьер потерся носом о мою щеку. — Это было совсем не то.

У меня голова шла кругом от того, что вытворяли его губы с моей кожей, но я все-таки услышала его.

— Ты… ты говоришь, что любишь меня?

Ксавьер отстранился и с искренним изумлением уставился на меня.

— Роуз! — прошептал он. Глаза его потеплели. — Но ведь я всегда любил тебя. — Он снова наклонился, чтобы поцеловать меня, и на этот раз его поцелуй оказался робким, почти дразнящим, вернее, был бы таким, если бы не мольба, застывшая в глазах Ксавьера. Когда наши губы снова встретились, в их соприкосновении не было ни ярости, ни бешенства, а наша страсть была уже не ревущим пламенем, а теплым, нежным и сильным жаром. И это было лучше, чем первые минуты стазиса, лучше, чем убаюкивающая нежность препаратов. Когда мы с Ксавьером поцеловались во второй раз, я сразу поняла, что вернулась домой.

* * *

Нос, ткнувшийся в меня теперь, принадлежал моей собаке, которую напугали слезы, нескончаемым потоком лившиеся у меня из глаз. Завьер слизнул слезы с моих щек, и я глухо рассмеялась. Мой Ксавьер вытирал губами мои слезы. Большая разница.

Я с трудом заставила себя подняться и войти в дом. Завьер ждал, что я пойду в свою студию, как делала каждый вечер, но я знала, что не смогу туда войти. Лица Ксавьера и Брэна будут смотреть на меня со стен, растирая мое сердце в меловой порошок. Поэтому я, не снимая школьной формы, свернулась клубочком на своем розовом покрывале. Я даже не шелохнулась, когда Патти напомнила мне о времени ужина. Я до сих пор почти ничего не ела, а сейчас сама мысль о еде была мне отвратительна.

Среди ночи я дотащилась до ванной и выпила стакан воды, чтобы восполнить потерю влаги, вылившейся со слезами. Ровно через пять минут я бегом влетела обратно и вытошнила воду в унитаз. На этот раз я взяла стакан с водой с собой в спальню и очень медленно выпила его, делая следующий глоток только после того, как желудок примет предыдущий.

Около десяти мой ноутскрин звякнул, но у меня не было сил объяснять Отто, что случилось. Поэтому я проигнорировала вызов, и ноутскрин не настаивал.

Ночь была ужасна. Таблетки одурманивали ровно настолько, чтобы нокаутировать меня в кошмары, но не настолько, чтобы удержать во сне. Я металась между кошмарами и слезами. Этой ночью сны были особенно ужасны, на меня постоянно нападали блестящие, мертвоглазые копии Брэна и Ксавьера, которые снова и снова лупили меня загадочной палкой, точно такой же, какой был вооружен блестящий человек из моего лунатического приключения.

Я была рада звонку будильника, вырвавшего меня из очередного кошмара. Я встала, покормила Завьера и, проигнорировав завтрак, залезла в лимо-ялик.

Добравшись до школы, я открыла дверь лимо-ялика. И только тут поняла, что на мне по-прежнему мятая и залитая слезами форма, в которой я была прошлой ночью. Я сморщилась, когда какофония школьных звуков хлынула в мой ялик. Ребята орали во дворе, волейбольная сборная Юнишколы распевала какие-то спортивные гимны кажется на арабском языке. Звенели сотовые голофоны, грохотали шаги. У меня разболелась голова еще до того, как я спустила ноги на землю. А потом я увидела его.

Брэн с друзьями стоял посреди двора. Я знала, что выгляжу как чучело. Как будто меня протащили через живую изгородь задом наперед. И даже не помнила, причесалась ли перед выходом. Зато Брэн был смугл и ослепителен, как обычно. Он бросил взгляд в мою сторону и, вероятно, заметил мой лимо-ялик, потому что быстро повернулся спиной и стал смеяться вместе с Анастасией. У меня оборвалось сердце.

Отто сделал шаг в сторону и увидел меня. Он внимательно разглядывал меня, слегка склонив свое бесстрастное лицо в сторону. В этот момент я бы отдала все на свете за такое лицо. Мое собственное было все перекошено, слезы хлынули снова. Отто сделал шаг в мою сторону, протягивая руку, словно хотел дотянуться до меня через двор. Что он знал? Нет, я не могла этого вынести. Я забралась обратно в лимо-ялик.

— Домой! — приказала я. — Домой, домой, домой, домой, домой!

Ялик послушно закрыл двери и отчалил.

Вернувшись в квартиру, я вытащила из-под своей кровати мешок с собачьим кормом и положила его на бок, открыв сверху, чтобы Завьер мог поесть, когда проголодается. Я знала, что он умеет пить из туалета. Затем я позволила себе несколько мгновений покоя, обнимая Завьера за шею, но даже моей красивой пушистой собаке оказалось не по силам утешить меня. Вытерев слезы о шерсть Завьера, я вышла из квартиры и решительно вошла в лифт.

Он очень медленно спустился в полуподвал. Сама мысль о скором забвении успокаивала меня.

Торопливо забравшись в стазисную капсулу, я нажала кнопку настройки. Мы почти никогда не пользовались ею раньше. Мои родители всегда знали, когда лучше всего вывести меня из стазиса. Но теперь я поставила таймер на две недели и откинулась на подушки, а нежная музыка тут же начала кружиться над моей головой.

Парфюмированные химикаты быстро стерли ужас и горечь из моей памяти. Жадно вдыхая их, я думала о Ксавьере. Вскоре я почти поверила в то, что, когда проснусь снова, весь этот дикий кошмар просто никогда не случится. Все будет совсем иначе: просто пройдет несколько недель или месяцев после того, как родители закрыли крышку моей капсулы, а потом мама снова склонится надо мной и пригласит на завтрак с шампанским. А Ксавьер по-прежнему будет моим соседом, и я брошусь ему на шею и попрошу прощения за каждое пропущенное мгновение.