– Я тут полно ошибок насажал, – пробормотал я, чтобы Лена не заметила, что я чуть не расплакался.

Но она заметила. Наклонила голову набок и посмотрела на меня нежно.

– Да уж, насажал, Трилле. Хоть ты и светлая голова.

Потом она нетерпеливо помахала веревкой.

– Плот-то мы будем пробовать или как?

И мы вышли в море. Дед стоял у руля, спокойно и чуть сгорбившись, по своему обыкновению. Покалеченную руку он держал в кармане комбинезона, а здоровой рулил. Время от времени он оглядывался назад и хмыкал. Громадный плот, построенный из наломанного зимним ураганом, со счастливой хозяйкой и корабельной собакой на борту, тяжело бороздил воду.

– Если она столкнется с паромом на этой посудине, – пробормотал дед, – то уж не знаю, кому придется хуже.

Он размял плечи и посмотрел на меня.

– Трилле, старикам пора кофе пить. Порулишь?

Дед выпустил руль и отошел в сторону. Свежий ветер ворошил мне волосы. Руль был теплым от дедовой руки.

Биргитта уехала в Голландию, но вокруг меня огромное синее море. Там далеко, рядом с Коббхолменом, стоит перемет в тайном месте, которое было известно еще моей бабушке. А на буксире, привязав самой крепкой в Щепки-Матильды веревкой, мы тащим за собой на плоту моего лучшего друга и соседку.

– Салют, Трилле!

Лена стояла на плоту, сложив руки рупором – как на поле, когда кричала на защитников. Голос гулко раскатился во все стороны.

Я вопросительно посмотрел на нее и почувствовал, что в животе, как раньше, пузырится радость.

Лена махала и смеялась, а потом крикнула во все горло:

– Конвой, а ходу прибавить слабо?!