Когтин, бегло разглядывая, выбрасывал контейнеры с мясом в мусорный пакет: Получается… можно волчару того?

Лосев: Каво?

Когтин: Ну, если нашли мы… Звероеда. Получается…

Вопрос был интересный. Но комиссар всё обдумал за прошедшие двадцать минут, пока они ехали к Матиасу.

Лосев подошёл ближе, глянул в полный мяса пакет, кинул туда волчий череп и копыта; поднял глаза на майора, внимательно осмотрел он его лицо: Это будет очень некрасиво выглядеть. И куда ты его выпустишь? К своим? Чтоб они восстание подняли? Вы ж с волчарой не чай там пили, в комнате допросов. Так то, что волчара про нас говорить будет — это ещё ладно. А то, что нас все на смех поднимут, потому что этот ху*сос, особо опасный преступник Звероед, составлял отчёты по собственным же убийствам. Понимаешь, майор? Сами убивали, сами расследовали. Да нас всех погонят.

Это комиссар правильно говорил. Когтин понимал, что слишком быстро вращались теперь шестерни запущенного механизма. Сунешь лапу — и нет её, оттяпает будь-здоров.

Когтин глянул в жуткий пакет: Надо сжечь это. Останетесь, господин комиссар?

Лосев почавкал, окидывая жуткую квартирку: На своих-то и не подумали, майор. А как и сейчас подумать? А может и Шариков этот тоже… Звероед был, помогал ему. Они ж с Матиасом дружками были. А может и ты там что-то!

Когтин пожал плечами и завязал пакет: Хорошо хоть дело закрыли. Теперь-то всё спокойно будет.

Лосев открыл пару кухонных шкафчиков, пошурудил там бионической лапой; а, хер с ним, пусть Когтин со всем этим разбирается: Скажи бойцам, которые там были — пасти пусть на замке держат или постреляем их. Зебру эту навести — денег дай, чтоб молчала. Ну… всё как всегда, в общем. П*дора этого где-нибудь прикопай там… в надёжном месте. А с волчарой по-старому всё. Понял?

Когтин: Так точно, товарищ комиссар. По-старому с ним.

Глава 20

Пуля, выпущенная из короткоствольного револьвера со спиленными номерами, прошла насквозь снизу вверх, лишила лейтенанта Шарикова небольшого куска печени и остановилась в опасной близости от его сердца.

От кровопотери он впал в кому еще в карете скорой помощи. Легкие его больше не могли или не хотели вдыхать кислород. Добрые врачи заставили легкие молодого лейтенанта двигаться принудительно, и свежий воздух вновь хлынул в забытое собачье тело.

За три недели Когтину и Хрюну удалось сшить совершенно нелепое дело с подозреваемым, который понятия не имел, что от него требовалось на следственном эксперименте.

Когтин объяснил основные аспекты, но — стыдно признаться — сам запутался, изучая материалы четырёх убийств. В любом случае — местный суд вряд ли будет слишком подробно изучать дело и сосредоточится на приговоре.

Конечно, Когтин несколько приукрасил перспективы Серова. За четыре жестоких убийства его, возможно, отправят в тюрьму до конца жизни.

И посадят его, скорее всего, не в одиночку, а в общий блок.

Но осужденный перестанет быть проблемой полиции после того, как выйдет из зала суда.

Оттуда его транспортируют в распределительный пункт, а затем — волчара отправится по этапу с остальными заключёнными. Там он может говорить что-угодно, никто не поверит его правде.

Будет чудом, если он, вообще, останется в живых.

Старания Когтина, Хрюна и комиссара окупились. Центр похвалил их за хорошо проделанную работу и отозвал своих агентов, которые уже стояли на низком старте, готовые отправиться в Зверск.

Центр всё же предложил свою помощь в судебном процессе, но комиссар вежливо отказался. Нет. Здесь, в Зверске, они — как и всегда — сами во всём разберутся.

Три недели Шариков путешествовал в мире всех зверей, но для него это длилось лишь несколько мгновений.

Несколько сцен из раннего детства. “Эй, тюфтя, не жди, что наступит день, когда ты дашь мне сдачи! Такое бывает только в кино”. А, черт, он и правда много кому не дал сдачи в своей жалкой жизни.

Много кому не сказал того, что им следовало бы услышать.

Он пообещал себе, что, если найдёт выход из этого «гиблого» места — позовёт Мурку замуж. Заберёт её из этого дряного городка, где никто никогда не полюбит её так сильно, как молодой лейтенант Шариков.

Она будет прыгать и мурчать только на нём и только под ним. Будет завязывать ему галстук по утрам и делать многие маленькие глупые ненужные вещи, которые звери делают друг для друга только из-за любви.

Кажется, и в самом деле не встречал он в жизни женщины лучше, чем его невероятная белая кошка Мурка…

Образы из прошлого перекрывали друг друга, но среди всех этих никчёмных воспоминаний, он так и не смог вспомнить ни одного связанного с его матерью.

Молодой лейтенант никогда не рефлексировал на тему их отношений, но теперь — на пороге смерти — отдал бы многое из того, что у него осталось, лишь бы хорошенько разглядеть её собачью морду и ощутить её нежный запах водки и дешёвого мыла.

На следственном эксперименте присутствовал новый судмедэксперт — молодой енот Вадик; его прислали из центра взамен Матиаса, который бесследно пропал неделей ранее. Это было не похоже на столь преданного делу сотрудника. Ранее барсук никогда не пропадал более, чем на полдня.

Енот Вадик на следственных экспериментах носа не показывал. Делал то, что от него требовалось. Заполнил всю необходимую документацию. Еб*ло почём зря не раззевал.

Он чем-то напоминал Когтину молодого лейтенанта Шарикова: такой же молодой; только в отличие от пса-лейтенанта — более податлив в вопросах расследования и полностью доверяет вышестоящему по званию.

В общем-то никто — ни бойцы спецназа, ни подсадные понятые — особой заинтересованности в происходящем не выказывал.

Так что даже если Серов и надеялся закричать вновь, что он невиновен и мусора похитили его жену и дочь… даже если и надеялся этот несчастный поникший волк сделать что-то подобное — у него не было ни единого шанса привлечь к себе чьё-либо внимание.

Мусора мерились, у кого автомат длинней (а потом понимали, что они все одинаковые).

Панетые вели светские беседы о том, какую дикость они сотворили бы с обвиняемым, будь на то их воля.

Когтин постоянно отводил волчару в сторону и что-то шёпотом говорил, пока остальные ждали, каждый — делая что-то своё. Затем они возвращались и волчара, держа бутафорский нож в лапах, показывал на манекене — так вот, мол, и так; сюда её ударил и сюда.

Молодой лейтенант, бедный молодой лейтенант порой приходил в себя; он с ужасом признавал, что совсем не