Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К этому моменту Кали понимала, что он прав.
Если она останется в пределах досягаемости нестабильных эмоций и импульсов Дигойза, это угрожало не только ей, но и жизни её мужа и их нерождённого дитя.
Дело уже не только в ней и даже не в её видениях.
Она должна покинуть Сайгон. Она должна защитить свою семью.
Она ненадолго заглянула во французскую пекарню, чтобы взять еды, зная, что впереди долгий перелёт, и лучше прихватить что-то компактное вроде сэндвича или несладкой выпечки, а не то, что подавали в отеле.
Возможно, в отеле она тоже поест — зависит от того, что аэропорт сообщит ей относительно следующего вылета в Соединённые Штаты.
В итоге она была слишком отвлечена и взбудоражена, чтобы легко выбрать еду для покупки или вообще почувствовать голод. Она задержалась в пекарне, чтобы купить два пончика бенье у пожилой вьетнамки, затем импульсивно заказала сэндвич с сыром и шоколад, пока женщина жарила выпечку перед ней.
Она старалась успокоиться, пока стояла там.
Она старалась продышаться, привести мысли в порядок.
Ожидание, пока женщина готовила свежую порцию жареных сладостей, помогло.
Кали приняла от неё чашечку свежего эспрессо, опираясь на стеклянную витрину и наблюдая, как пожилая женщина готовит. Они обменивались любезностями и пытались понять друг друга на английском с разными акцентами. Эспрессо был таким вкусным в прохладном утреннем воздухе — насыщенный тёмный кофе мелкого помола, достаточно крепкий, чтобы Кали вздрагивала от каждого глотка, пока не привыкла.
Она решила, что ей нравится Вьетнам.
Придётся навестить эту страну после того, как она оправится от этой ужасной войны.
Кали сказала об этом пожилой женщине, и перепачкавшаяся в муке пекарь улыбнулась, показывая просвет между пожелтевшими зубами. После этого их беседа сделалась теплее. Они поболтали о погоде, о переменах в городе теперь, когда американских отрядов осталось мало, о возможном исходе войны, о грядущей демонстрации.
В итоге, вопреки её спешке покинуть страну, оставить позади Дигойза Ревика и Шулеров, Кали осознала, что ей не хочется уходить из маленькой пекарни даже после того, как ей передали масляный бумажный пакетик с тёплыми пончиками, а потом ещё один, с шоколадом и сырным сэндвичем.
И всё же, покинув магазин, она поспешила по улице к своему отелю.
Минут через двадцать, толкнув стеклянные двери, Кали прошла мимо стойки регистрации в «Каравелле», улыбнувшись и помахав персоналу, затем направилась прямиком в номер. Она собиралась поговорить с ними об еде и оплате за номер, когда свяжется с какой-нибудь авиалинией и узнает о следующих рейсах.
К тому времени её лёгкое очарование пекарней совершенно испарилось.
Она чувствовала спешное желание уехать, и притом уехать немедленно.
Войдя в лифт, она решила, что даже не будет ждать рейса в отеле. Когда бы самолёт ни отправлялся в Штаты, она поедет в аэропорт сразу же, как только соберёт вещи.
Смотря по времени, она, возможно, даже не станет завтракать здесь. Она просто съест пончики в аэропорту, а сэндвич и шоколад прибережёт на потом, чтобы перекусить в самолёте.
Если этим она не наестся, то в аэропорту будет местная еда, а может, ей удастся что-то перехватить при пересадке в других городах. Может, даже на самолёте будут подавать еду — смотря какие варианты будут доступны среди авиалиний, и сколько она просидит в аэропорту в ожидании вылета.
И всё же её желудок сжался от голода, пока она шла по коридору к своему номеру на девятом этаже. К тому времени она видела солнце через окно, и судя по его положению, было около восьми утра.
Сложно было поверить, что прошло так много времени с тех пор, как она покинула отель.
Когда она увидела впереди дверь своего номера, её переполнило облегчение.
С ней всё будет в порядке.
Она соберёт вещи, отправится в аэропорт и уедет, как и сказал Дигойз.
Уйе прав. Она сделала то, за чем приезжала.
Остальное теперь за Дигойзом.
В итоге решение всегда было за ним. Она приехала лишь подтолкнуть его, но ему самому придётся определить свою судьбу. Ей оставалось верить, что он вспомнит, кто он, решится и станет тем, кем ему суждено быть. Ей оставалось верить, что он будет достоин её дочери, достоин своей роли в истории… и что он поступит правильно.
В любом случае, она не могла помочь ему с этим.
Это будет слишком рискованно, учитывая его психическое состояние… и в особенности то, как он запутался в своём отношении к ней.
Ей придётся найти иной способ помочь ему, если ему это понадобится.
Может, через год или два она попробует ещё раз. В следующий раз она может даже взять с собой Уйе. Тогда Дигойз Ревик будет постарше. Он будет в другой стране, и возможно, обстоятельства позволят ему лучше услышать её.
Возможно, к тому времени он не будет так крепко сидеть на наркотиках.
Возможно, будет лучше, если он поговорит с другим мужчиной. Возможно, в следующий раз Уйе будет испытывать к Дигойзу больше сочувствия, увидев через её свет кусочки света молодого Шулера… и теперь Уйе знает, что до Дигойза можно достучаться, даже если посыл слегка исказится в процессе.
Кали оставалось надеяться, что у них ещё было время.
Время, чтобы она попыталась ещё раз.
Возможно, она найдёт способ оставить для него сообщение.
Возможно, она могла сделать это даже здесь, в Сайгоне. Возможно, перед отъездом она попросит свою новую подругу-пекаря оставить записку для Дигойза в «Маджестике», давая ему знать, как связаться с ней, если понадобится помощь… или просто захочется поговорить.
Возможно, ему полезно будет иметь знакомство с кем-то извне.
С кем-то, кто не был Шулером, и кто не сдаст его.
Подумав об этом, она вопреки всему пожалела, что Уйе не приехал с ней.
Дигойз Ревик явно переносил часть своей уязвимости на женщин.
Это делало его более открытым для женщин и в то же время менее открытым. Они как будто воспламеняли его агрессию, и всё же Дигойз как будто более близко к сердцу принимал их слова, действия, взаимодействия с ними, тем самым пропуская их за свой щит разведчика.
Если бы с ней был мужчина, это бы частично сбалансировало данный эффект.
Как минимум Дигойз меньше сексуализировал бы связь между Уйе и Мостом.
Опять-таки, он был бы более склонен убить Уйе из-за непонимания или тупо из-за ревности.
Кали невольно подумала,