Наконец до меня дошло, что события принимают опасный оборот, и разрешить проблему беженцев миром больше не получится.

* * *

Салли была счастлива воссоединиться с матерью, я же держался с Изобель настороженно. Это, впрочем, не отменяло того, что мы опять стали семьей – чем не повод для радости. Какое-то время мне казалось, будто мы снова молодожены, и появление ребенка положит конец всем нашим ссорам. Мое общение с Изобель сводилось к практическим вопросам. Также я рассказал ей, как мы с Салли пытались вернуться в Лондон и что произошло потом. Она рассказала, как познакомилась с Рафиком и влилась к нему в группу. И каждый раз мы поражались тому, как случай свел нас вместе.

В ту ночь мы спали втроем. Я думал, что стоит попытаться возобновить супружескую близость, однако предложить это первым не решался. Изобель лежала возле меня, молча глядя куда-то в пустоту. Мы обнимали друг друга, но до секса так и не дошло. Салли крепко спала неподалеку, в другой палатке. Тогда я убедил себя, что именно ее присутствие сковывало меня, хотя потом понял, что это лишь отговорка.

К счастью для нас, как и для остальных беженцев, зима выдалась теплой. Было ветрено и дождливо, отчего в полях и на проселках постоянно стояла слякоть, зато практически без заморозков. Мы довольно удобно обосновались в старой церкви. Несколько раз нас посещали сотрудники Красного Креста, обе воюющие стороны также знали о нашем местоположении. Мы были неплохо защищены от холодов и непогоды, пропитания хватало. В общем, зима прошла без потрясений. Беспокоило лишь полное отсутствие какой-либо информации о ходе гражданской войны.

Именно в этот спокойный период я разглядел в Рафике социального философа. Он разумно доказывал необходимость расширить группу и создать самодостаточное общество, способное пережить период смуты. Вообще, в нем чувствовался незаурядный интеллект. Рафик говорил, что получил высшее образование, правда, не уточнял, где. Почти все мы к тому времени оставили надежду вернуться домой, понимая, что наша дальнейшая жизнь будет зависеть от того, кто сумеет взять власть в стране. А до тех пор, убеждал Рафик, следует сидеть и ждать развития событий.

За зиму я заметно расслабился. Я полностью попал под влияние Рафика и вел с ним долгие беседы. Хотя я уважал его и считал ровней, он, кажется, презирал меня – наверное, за то, что я не мог определиться с политическими взглядами. По его рассказам, до того, как лишиться дома, он боролся за права рабочих. Действительно, в его речи порой проскакивал левацкий жаргон, но я все равно не мог понять, из какой он среды. А еще Рафик часто бывал непоследовательным. То он сетовал на то, как гнусно с ним обходились иммигранты, чьи права он защищал, то ругался на нетолерантность и закоснелый консерватизм реформистского правительства, а также последствия его расистской политики.

Зимой церковь посещали еще несколько групп беженцев. Погостив у нас недолго, они уходили. Можно сказать, мы стали ядром притяжения других скитальцев. Оседлость придавала нам ощущение постоянства, а люди со стороны говорили, что много слышали о наших достижениях. Хотя единственным нашим достижением было выживание, мы не пытались никого переубедить.

Как выяснилось с приходом весны, не мы одни воспользовались затишьем в боях, чтобы закрепиться на месте. В конце марта – начале апреля в небе стали часто проноситься военные самолеты. Пара человек из наших, кто разбирался в технике, сказали, что это иностранные. Снова начались перемещения войск, и мы часто просыпались под рычание проезжавших мимо церкви грузовиков. Однажды вдалеке слышался грохот артиллерии.

Нам удалось раздобыть радио и даже починить его. Увы, к нашему разочарованию, вещание «Би-би-си» приостановили, работала только одна частота, которую занимал «Голос нации». Содержание эфира напоминало мне газеты патриотистов: та же политическая и общественная пропаганда, а в перерывах – музыка. Все зарубежные радиостанции глушились.

Как мы узнали, в конце апреля патриотические войска провели масштабную операцию против повстанческих и африммских группировок на юге. Сообщалось, что через район, где мы обосновались, должны пройти подразделения, сохраняющие верность короне. Примерно раз в неделю по дороге неторопливо грохотал грузовой конвой, но боевых действий как будто не происходило. Впрочем, беспокойство оставалось: если в сообщениях содержалась хоть крупица правды, очень скоро ситуация могла измениться.

Как-то раз нас посетила крупная делегация инспекторов из ООН и контролеров по предоставлению гуманитарной помощи. Они продемонстрировали нам правительственные директивы, согласно которым ряд участников конфликта признавался противниками действующего режима. В их число входили и белые гражданские беженцы.

Ооновцы объяснили, что эти директивы вышли около месяца назад. Впрочем, как уже неоднократно случалось, вскоре их отменили. В общем, наше положение так и осталось невыясненным. Нам порекомендовали либо добровольно пойти в реабилитационные центры ООН, либо уходить. Мол, в районе наблюдается сосредоточение патриотических войск, а значит, возможна очередная наступательная операция.

Вечером состоялся общий совет. Рафик предложил жить как жили – практически вне закона. В итоге, большинство согласилось с его утверждением, что многочисленные беженцы, скитающиеся по стране, представляют собой значительную, хотя и пассивную, группу давления. Правительство не может вечно закрывать глаза. Когда-нибудь конфликт закончится, и всем будут обязаны дать жилье. Если же мы поддадимся на уговоры ооновцев, то утратим остатки влияния. К тому же, судя по слухам, реабилитационные центры переполнены, персонала не хватает, и в целом там живется куда хуже, чем на воле.

Некоторые – в основном семьи с детьми, – впрочем, все-таки решили пойти в лагерь для беженцев.

Перед тем как отправиться в путь, мы согласовали тактику поведения. Передвигаться будем по широкому кольцу, каждые полтора месяца возвращаясь к церкви. Останавливаться на ночлег будем только в тех местах, которые гарантированно безопасны – либо по нашим собственным наблюдениям, либо по рассказам других беженцев. С собой везем только необходимое походное снаряжение на нескольких тачках. Подобным образом был также определен порядок добычи припасов и торговли.

Четыре с половиной недели все шло по заведенному распорядку. Потом мы вышли в район сельскохозяйственных угодий, который находился под контролем африммов. Мы нередко бывали на их территории, так что поведения своего не меняли.

В первую ночь никто нас не тронул.

* * *

Днем, в колледже, на меня навалилась апатия. Не в силах сосредоточиться, я кое-как провел три семинара. Мысли снова и снова возвращались к Изобель. Мне было стыдно.

Недавно, точнее, пару недель назад, у меня завершился роман. Разошлись мирно, по обоюдному согласию, никто ни на кого не в обиде. Вообще, началось все из-за отношения Изобель к сексу – по крайней мере, к сексу со мной. Несколько месяцев мы препирались, тщетно пытаясь найти решение. А накопившаяся неудовлетворенность требовала выхода. В качестве объекта подвернулась молодая преподавательница из колледжа по имени Маргит. Несколько раз мы встречались у нее в квартире, однажды я даже заночевал там. По правде говоря, я не чувствовал к ней никакой привязанности, но с ней было легко и весело, к тому же ей нравился секс и, возможно, даже я.