«Я люблю тебя, жизнь», — надрывался на шоссе очередной клаксон.

При этом Женю влекли книги, и она каждый день заходила в книжный магазин на том же шоссе. Она подметала там пол, бегала за горячим лавашом для продавщицы, а та уделяла ей кусок лаваша и позволяла рыться в книгах, валяющихся на полу. Так Женя раскопала и прочла «Маугли» Киплинга. Эта книга стала символом ее веры. Женя уверилась в том, что она Маугли. Оставалось только найти себе стаю. Такой стаей оказались бродячие собаки.

«Я пушистый беленький котенок», — интимно мяукнул в сумерках клаксон.

Стая бродячих собак впрямь напоминала волчью стаю, когда они кружили вокруг одиноко пасущегося теленка, пока их не отгоняли камнями. На городских помойках и на задворках мясных лавок собаки больше походили на своих родичей и предшественников-шакалов. С этими-то собаками и подружилась Женя. Она бегала в их стае, как Маугли. Кроме Жени, с бродячими собаками дружил только Жора, так что Женя не могла не сблизиться с ним.

«Небоскребы, небоскребы! А я маленький такой», — кликушествовал клаксон.

Жора был городской юродивый. Седина пробивалась уже в его пышных усах. Вряд ли он брился сам, и неизвестно, кто брил его изредка. Однако пиджак на Жоре был приличный, хотя и выгоревший на солнце. Жора вовсе не был каким-нибудь беспризорным бомжем или бичом. Он жил в полном довольстве в доме старой Кетеван. Про Кетеван говорили, будто она родом из Аджарии. На улице она всегда прикрывала лицо краем черного платка, как мусульманка, однако регулярно посещала православный храм. Кетеван была вдова, но ни в чем не нуждалась, хотя три ее сына жили отдельно от матери. По слухам, Жора приходился ей дальним родственником. Говорили, будто фамилия Жоры «Берия», будто отец его действительно тот Берия, а родился Жора не то от его родной племянницы, не то от дочери. Сам Жора всегда говорил только одно слово, и разные люди понимали это слово по-разному. Одни полагали, будто Жора представляется: «Жора». Другие уверяли, что он шамкает: «Гамарджоба!» (Здравствуйте!) Большинству же слышалось в Жорином пароле просто «Жопа». Женя помалкивала, но знала про себя: так Жора называет ее.

«Сердце красавиц склонно к измене», — заливался на шоссе клаксон.

Несколько раз на дню Жора кормил бродячих собак. Несколько собак всегда сопровождало его или сидело вокруг него. Среди этих собак все чаще была Женя. Жора делился с ней горячим лавашом, угощал ее инжиром, виноградом, приносил ей из дому копченое мясо. Женя наконец-то ела досыта и смотрела в глаза своему благодетелю с кроткой преданностью и обожанием. Однажды Жора поднялся с горячего камня, на котором сидел целыми днями, и зашагал в сторону реки. Собаки бежали за ним по шоссе, среди них Женя. Не доходя до реки, Жора свернул в ежевичник. Там он встал на четвереньки и по-собачьи пополз под кустами. Женя послушно ползла за ним. Так они выбрались на укромную прогалину, Жора обернулся к ней и вдруг обнял ее. Женя даже не охнула под его тяжестью. В присутствии собак благоговейно, с благодарностью она вытерпела всё.

«О всесильный бог любви!» — пел клаксон.

Прогулки в ежевичник повторялись регулярно. Жене не было четырнадцати лет, когда она забеременела. Все вокруг не сомневались, от кого это, но делали вид, что ничего не замечают. Рожать Женя уползла в ежевичник. Ледяной зимний дождь лил на голую прогалину. Под этим дождем Женя родила своего первенца, искусав себе губы в кровь, чтобы не кричать. Вокруг сидели собаки. Впоследствии Женя уверила себя, что пуповину ей перегрызла одна из них, старая сука с отвислыми сосками. Дома Женю никто ни о чем не спрашивал. Хорошо хоть не принесла в подоле, а то и так в комнате не повернешься. Соседи шушукались, будто Женя родила мертвого ребенка. На том и порешили.

На рассвете Женя кинулась в ежевичник, Собаки по-прежнему сидели и лежали в кустах, ребенка же как не бывало. Женя осмотрела прогалину, обшарила окрестные кусты, всплакнула и успокоилась. Не иначе как Жора приходил ночью и унес ребенка. А, может быть, его выкармливает в своем логове та сука с отвислыми сосками. Спросить было некого, но всё говорило Жене, что всё в порядке. Это подтвердили и объятия Жоры через несколько дней, когда снова пригрело солнце.

С тех пор Женя не беременела. Она нашла себе работу в придорожной столовой и сама кормила собак. Жора на менялся. Даже седины не прибавлялось у него в усах. Он по-прежнему бормотал свое «Жопа… Жопа.,» Но вот умерла старая Кетеван. Хоронить ее приехали сыновья. Справив пышные поминки, они заколотили дом и под руки повели Жору в машину. Вдруг Жора вырвался и побежал по раскаленному шоссе. За ним погнались, но погоне мешали собаки, хватая бегущих за брюки. Жора бросился навстречу грузовику, и грузовик переехал его как раз напротив поста ГАИ. Милиция констатировала самоубийство, если вообще можно говорить о самоубийстве идиота.

Серго зашел в придорожную столовую на сороковой день после Жориной смерти. Женя вздрогнула. На этой самой прогалине ее обнимал Жора. На этой самой прогалине она рожала. На этой самой прогалине она по-матерински утешила бродячего щенка, показав ему, что такое… да, что такое сука. Да кто же такой Серго, если не ее сын, родившийся восемнадцать лет назад на этом самом месте? И на это же самое место она придет рожать от него. Так не лучше ли остаться здесь навсегда и лежать, не вставая, на жесткой, теплой земле? Интересно, обгложут собаки ее кости или нет? Собаки сидели вокруг и смотрели на Женю в привычном, напряженном ожидании.

А на шоссе вдруг разразилось целое попурри клаксонов: «Летите, голуби, летите…», «Родина слышит, Родина знает…», бетховен-ское «Обнимитесь, миллионы», но надо всем этим возобладало пронзительное, отчаянно дребезжащее: «Калинка, калинка моя, в саду ягода малинка, малинка моя!»

Старец Аверьян должен был прийти с минуты на минуту. Глядя на свои забинтованные руки, Вадим пытался собраться с мыслями. Он понимал, что от этой встречи зависит его дальнейшая жизнь.

Как только Вадим вернулся из отпуска, его вызвал к себе следователь. Вадим уверял себя, что это недоразумение, однако не мог скрыть тревоги. Следователь был невысокий, пухлый. Он походил на седенького бутуза. Следователь вежливо представился: «Анатолий Зайцев» и начал расспрашивать, как Вадим себя чувствует, хорошо ли он провел отпуск. Вадим резко осведомился, чем он может служить. Не переставая улыбаться, следователь спросил его, не знаком ли он с Натальей С.

— А кто она такая? — удивленно поднял брови Вадим и зачем-то добавил: — Мою жену зовут Наталья.

— Нет, речь идет не о вашей нынешней супруге, — улыбнулся следователь. — Я прошу вас припомнить, не были ли вы знакомы с женщиной, которую так звали.

— По-моему, нет, — ответил Вадим, — а что с ней случилось?

— С ней случилось несчастье.

— Какое несчастье?

— Ее убили…

— Кто убил?

— Видите ли, это мы и пытаемся выяснить. Ее убили в ночь на 21 сентября…

— 21 сентября я был с женой в Сухуми.