– Павел, семейный праздник есть дело святое…

– Дорогая, – перебиваю патетический монолог в самом начале, – я уже иду.

– Все давно собрались и ждут только тебя.

Мария Федоровна слегка ошибается, говоря о всех. Ждет она сама и наши младшие – Николай с Михаилом. Остальные почитают себя достаточно взрослыми и самостоятельными, улизнув встречать Рождество со сверстниками.

– Павел, не пререкайся!

Со стороны наверняка смотрится забавно – конвоируемый супругой император идет впереди. А та бдительно сторожит, справедливо опасаясь, что всегда найдется сволочь с известиями о срочных и неотложных делах.

Пришли. Свечи на елке горят, накрытый стол, но детей трое. Откуда лишний?

– Дорогой, – Мария Федоровна немного смущена. – Я подумала, что в Рождественскую ночь мы просто обязаны накормить голодного сиротку. Вышла на улицу и…

Угу… если под улицей подразумевается внутренний двор Михайловского замка, а под оголодавшим сиротинушкой сержант в мундире гусарского полка особого назначения, то все правильно.

– Устав забыл, отрок?

– Третьего Особого Гусарского полку сержант Нечихаев!

– Сиди уж. Помню я тебя, чай, сам награду вручал. Но о дисциплине помни.

– Так точно, Ваше Императорское Величество! – орет Нечихаев, вызвав восхищенные взгляды Кольки и Мишки.

– Оглушил, вояка бравый. В наказание получишь самую большую ложку. Мороженое любишь?

– Люблю, государь, только не пробовал ни разу, – признался сержант.

– В таком случае обрати внимание вон на то ведерко, обложенное льдом. Ну что, в атаку, господа гусары?

– Ура!

К великой радости детворы, официальная часть ужина оказалась скомкана и позабыта. Они не замечали сердитых взглядов матери – отец, в кои-то веки разрешивший начать со сладкого, в данный момент был куда как главнее.

Вкусив хлеба насущного, народ возжаждал зрелищ:

– Папенька, расскажи сказку!

– Про Колобка!

Хм… вот про Колобка не буду. Вообще эта сказка ходила в нескольких вариантах, отличавшихся лишь размерами разрушений, причиненных главным героем проклятой Англии. А вот версия для взрослых, напечатанная тайно неизвестным дельцом, разнилась существенно. Там Лондон сгорел в адском пламени, а беднягу короля использовали содомским способом его же подданные. Срамота, одним словом… Я даже от гонорара отказался, оставив на память десяток авторских экземпляров.

– А песню хотите?

– Хотим! А какую?

– Про елочку.

– Страшную? – уточнил младший сын.

– Елочки страшными не бывают.

– А песенка страшная?

– Добрая.

– Тогда можно.

Незатейливую мелодию Мария Федоровна заучила неделю назад, а слова я хорошо помнил:

В лесу родилась елочка,

В лесу она росла,

Зимой и летом стройная,

Зеленая была.

Метель ей пела песенки:

– Спи, елочка, бай-бай!

Мороз снежком укутывал:

– Смотри, не замерзай.

А теперь пойдет чистая импровизация.

Но в лес пробрались злобные

Английские стрелки.

Оставили от елочек

Лишь щепки да пеньки.

В детских глазах испуг. Переживают, и это правильно.

Но на защиту елочек

Поднялся весь народ

И подлым англичанишкам

Дал полный укорот.

Чу! В чаще ружья кашляют

И пушечки палят,

Проклятых англичанишек

Чихвостят егеря.

Вот вороги развешаны

На веточках висят,

А елочку зеленую

К нам в дом принес солдат.

И елочка нарядная

На праздник к нам пришла

И много-много радости

Детишкам принесла.

Смолк рояль, и в зале наступила тишина. Цесаревич Николай, с уважением посмотрев на зеленую лесную красавицу, негромко произнес:

– Так вот ты какая, оказывается.

Мария Федоровна, не слышавшая слов песни до сего момента, с подозрением прищурилась:

– Павел, это твое сочинение?

– Душа моя, ну как ты могла такое подумать? Песня народная, и я совершенно не притязаю на чужую славу. Своей хватает, однако.

– Точно-точно?

– Да чтоб прямо на этом месте провалиться!

Императрица посмотрела под ноги, словно ожидая немедленного исполнения обещания. Никто не проваливался.

– Но против опубликования в газетах возражать не будешь?

Супруга в ненависти ко всему английскому порою переступает грань разумного и готова говорить об этом даже сегодня ночью.

– Да сколько угодно, пусть печатают.

Удовлетворенно кивает. Кажется, она стала русской более меня самого. Однако и у этого есть свои плюсы – введенные Марией Федоровной в моду старинные фасоны благородно сказались на облике и благонравии высшего света. Почему столь странное сочетание? Все объясняется просто – выглядевшие в немецких или французских платьях страшными толстухами, в новом наряде женщины превращались в сдобных особ, а сарафан лишь подчеркивал приятную дородность фигуры. Метаморфозы… Известные безудержной блудливостью дамы приобретали вид невинных дев, и подступиться к таким с недвусмысленными предложениями стало чревато расцарапанной в кровь мордой. Примеров тому немало.

* * *

Где-то через час, заполненный игрой в фанты, томной итальянской арией в исполнении императрицы и показательной рубкой свечей с канделябров сержантом Нечихаевым, Мария Федоровна спохватилась:

– Боже мой, детям давно пора спать!

Пожалуй, я поторопился с определением степени русскости. Нет пока в ней должной широты души и слишком глубоко въелась немецкая любовь к излишнему порядку. Глядя на погрустневшие мальчишечьи лица, решительно возразил:

– Команды «отбой» сегодня не будет!

– Ура! – В интонациях все равно чувствуется неуверенность. – Ура?

– Гип-гип ура! Хочу кататься на коньках!

– Павел! – возмущается супруга.

– Царь я или не царь? – Хорошее настроение захлестывает с головой, и тянет подурачиться. – Ну, что молчим?

– Царь! – подтверждает Николай.

– Царь-батюшка, – соглашается с ним Михаил.

– Императорское Величество! – поправляет обоих Нечихаев.

– Вот! – победно смотрю на Марию Федоровну. – А потому самодержавной монаршей властью объявляю сегодняшнюю ночь волшебной, с исполнением заветных желаний.