Ужасная ледяная боль сковала грудь Элли. Она осела на пол. Сиф встал на колени возле неё. Элли была убеждена, что её сейчас вывернет.

– Ты всё время твердишь, что я не Сосуд, но ты ни разу не объяснила, откуда ты это знаешь, – тихо проговорил Сиф. – А так уверена ты можешь быть только, если знаешь, кто Сосуд. Элли, это Финн – Сосуд?

Элли закрыла глаза, не желая видеть выражение его лица, когда она скажет ему. Она взяла его руку в свои ладони, надеясь, что он не отдёрнет её, когда она произнесёт эти слова.

– Нет, Сиф. Финн – это Враг. Я – Сосуд.

Слова повисли в воздухе. Бесконечные секунды проходили, а может и минуты, но огромное ужасающее молчание тянулось. Элли чувствовала, будто сам мир переменился, когда она наконец сказала правду.

Она выпустила руку Сифа и, с усилием поднявшись, доковыляла до умывальника, чтобы налить себе воды.

– Ты Сосуд, – сказал он. Это не было вопросом.

Пальцы Элли так сильно дрожали, что чашку ко рту ей пришлось подносить двумя руками. Она никогда, ни разу никому не говорила. Она не произносила этих слов, даже глядя на себя в зеркало.

– Не надо было мне ничего говорить, – сказала она. Она пригубила воду и отставила чашку, поняв, что водой не утолить её жажду. Сердце кольнула тревога, она не могла даже поднять глаза на Сифа, опасаясь того, что прочитает у него на лице. – Не надо было мне тебе говорить.

– Почему нет?

– Потому что я Сосуд! – вскричала она. – Я само зло.

– Ты вовсе не злая.

– Нет, злая!

Она искоса взглянула на него. Он шагнул к ней, но она испуганно отпрянула и закрыла лицо руками. Так странно: на неё первый раз смотрел кто-то, кто знал, кто она на самом деле. Её кожа зудела от одного его взгляда.

Сиф раздумчиво посмотрел в пол.

– Ты попросила Врага спасти меня из пламени на площади Св. Ефрема. Затем Враг попытался удушить Анну в том пламени на Устричном готовище. А когда мы спрыгнули с башни, ты снова попросила его спасти нас. Вот как появилась та дыра в земле.

– И это значит, что теперь он может исполнить своё собственное желание, – сказала Элли. – Он, вероятно, сбросит кого-нибудь с вершины здания. Что-то подобное.

– Когда это случилось? – тихо спросил Сиф. – Когда ты впервые увидела его?

Элли сглотнула.

– Три года тому назад. Однажды я вернулась сюда, и он ждал меня. Поначалу было даже славно.

– Славно? – выдавил Сиф.

– Мне было одиноко. Я только что потеряла брата… мне нравилось, что есть с кем поговорить. Он помогал мне с моими машинами.

– И ты умудрилась сохранять это в тайне на протяжении трёх лет?

Элли кивнула.

– Но… – Сиф оглядел её с головы до ног, – ты не выглядишь…

– Как Сосуд? – Элли негромко и невесело засмеялась. – Бледная, усталая, склонная к ссадинам и синякам? – Она закатала рукава бушлата, чтобы показать ему бесчисленные пересекающиеся, уже затянувшиеся царапины и лиловые пятна синяков. Она поёжилась, когда грубая материя скользнула по ним. – Хотя, по меньшей мере, у меня пока не выпадают волосы. Ну… ты передашь меня инквизиторам?

Сиф нахмурился.

– Нет. С чего бы?

– Потому что я Сосуд, Сиф. Как ты не понимаешь? Это совсем не то, как если бы я украла рыбу или швырнула в кота камнем. Внутри меня живёт Враг – знай инквизиторы, что я такое, я бы давно была мертва! Весь Город жаждет моей смерти! – Она затрясла головой и отвернулась от него. – Тебе не понять.

Сиф горько рассмеялся. Крошечное зёрнышко надежды раскрылось у неё под сердцем – в каком-то смысле он, безусловно, понимал.

– И я был бы мёртв, – продолжал он, – если бы ты не спасла меня, раз за разом.

– Пока спасла, да. Но теперь у Финна есть желание, и он не потратит его впустую, поверь мне. – Элли скрипнула зубами. – Я ни о чём не просила его более года. Года! Ни единого желания.

– А о чём ты просила его до этого?

Элли окинула взглядом мастерскую.

– Глупости разные поначалу. В основном я просила его починить мамины машины. Бывало, сломается какая-нибудь машина, и он починит её для меня. Хозяин будет в восторге. А затем, пройдёт пара недель, и Финн использует своё желание, чтобы снова сломать её. Куда как вредило моей репутации, люди начали поговаривать, что работаю я спустя рукава. Но сама я починить эти штуки не могла. Я недостаточна умна.

– Элли, ты сделала лодку, которая опускается под воду.

– Ага, тонет, – отозвалась она. – Все лодки так умеют, если их продырявить. Я мошенница.

– Но ты протянула три года как Сосуд. Хестермейер едва продержался три месяца, – сказал Сиф, указывая на дневник. – И не то чтобы ты представляла угрозу.

– Может, сейчас я угрозы и не представляю. Но стану. Всякий раз, как я прошу Финна о помощи, я делаюсь слабее. А он делается сильнее. Скоро…

Она прижала ладонь к груди. Голова была ужасно лёгкой и даже кружилась, а тело казалось хрупким коконом. Она, пошатываясь, побрела к спальне.

– Мне нужно прилечь, – сказала она. – Ты можешь зайти. Теперь это не имеет значения.

Она распахнула дверь и скользнула в свою спальню. Сиф последовал за ней.

Эллина спальня была пустым и жалким местом. Кровать была самая простая, голые половицы усеяны стружкой от бесчисленных сотен карандашей и утыканы небольшими холмиками оплывающего воска. Одинокое окно под потолком вкривь и вкось забито деревянными планками, приколоченными к стенам. Единственным цветовым пятном в комнате был непарный красный носок, позабытый в одном из углов.

– Кто… – проговорил Сиф, оглядываясь. – Что это?

К стенам было пришпилено по меньшей мере три сотни чёрно-белых рисунков, набросанных карандашом или чернилами, или углём. Три сотни лиц, три сотни мальчишек, каждый немного не похож на других. Здесь скособоченный нос, там усыпанные веснушками щёки, прямые волосы, встрёпанные волосы, на подбородке то ямочка, то шрамик от ветряной оспы.

– Это мой брат, – сказала Элли, плюхаясь на постель.

– Все они? – растерянно вопросил Сиф. Затем он кивнул сам себе. – Ты пытаешься вспомнить, как он выглядел.

Элли заломила руки.

– Я больше не могу нарисовать его даже мысленно, – пробормотала она. Рисунки ужасали её, но она словно чувствовала, что они необходимы. – Слушай, Сиф, – сказала она. – Я Сосуд. Правда.

– Я тебе верю.

– Ну, – Элли скрестила руки на груди, – очевидно, что ты не веришь. Зря я ожидала, что ты поймёшь. В конце концов, ты пробыл в Городе всего несколько дней. Ты не знаешь, насколько это серьёзно.