– Когда ты вернешься? – голос у него стал больным и даже каким-то надломленным.

Я принялась лихорадочно соображать, что же мне ему ответить. Парни явно насторожились. Тревожить их нашими проблемами мы с Георгием оба не хотели, поэтому я озабоченно спросила:

– Ты что, заболел?

Он обреченно подтвердил:

– Ну да. Как только ты уехала, я сразу понял, что мне плохо. Отчаянно плохо. – И попросил: – Возвращайся поскорее, хорошо? Я тебя очень прошу!

С оптимизмом, который вовсе не ощущала, я ответила:

– Конечно! – и вернула телефон ребятам.

Они поговорили еще немного и прекратили разговор. Но всё-таки какие-то сомнения у них остались, потому что они несколько раз спросили меня, всё ли у нас с отцом в порядке, и когда я к нему еду. Успокоив их, я принялась собираться.

На следующий же день попрощалась с родственниками, велела парням вести себя хорошо, на что удостоилась снисходительных переглядок, и уехала в Вильнюс, откуда улетела сначала в Москву, а потом в Нижний. По дороге бросила Георгию СМСку, что возвращаться к нему не собираюсь, и что он может считать себя совершенно свободным человеком.

Приехав в родной город, на квартиру к Георгию заезжать не стала, боясь услышать очередную гнусность и тем самым окончательно опорочить в своей памяти его пока еще не полностью загаженный образ.

Решив не терять зря времени и не ехать через весь город в гараж за своей машиной, купила билет на рейсовый автобус, идущий от Нижегородского аэропорта до Иваново через Пореченск, и отправилась к бабушкиному дому.

Надо было бы, конечно, заехать к матери, узнать, как у них с отцом дела, тем более, что я не звонила им уже недели две, но мне так не хотелось слышать требовательный материн голос, что делать этого я не стала, решив приехать к ним как-нибудь потом.

Размышляя, чем же мне заняться в первую очередь, доехала до автобусной станции Пореченска. Поймать такси или машину здесь нечего было и думать, поэтому пошла пешком, что с тяжеленным баулом было не так-то просто.

Дотащившись до дома, открыла ворота. Покопавшись в тайнике, вынула спрятанный мною старинный ключ от дверей. На душе было на редкость тоскливо и беспокойно, но я приписала это перелету и, как следствие, усталости.

Открыла замок, сделала шаг внутрь и внезапно испугалась. Что-то было не так. Но что не так, я не поняла, внезапно провалившись в темноту.

…Это у меня голова кружится или кровать качается? С трудом разлепив тяжелые веки, я изумленно уставилась в низкий потолок. Кровать действительно качалась, и я долго не могла понять, почему, пока не догадалась опустить глаза пониже и не увидела за небольшим окном качающиеся горы. Они вовсе не походили на волжские берега, и я призадумалась. Где же я?

Мозги соображали со скрипом, напрочь не желая напрягаться. Снова мягко качнуло, и в голове возникло неясное предположение. Неужели это яхта? Стараясь разрешить эту загадку, осторожно повела глазами и увидела светлую голову, лежащую рядом со мной на подушке. Посредине охватившей меня паники вдруг сообразила, что это Роман.

Как я очутилась на его яхте? Последнее, что я помнила, как открыла дверь бабушкиного дома. Что же было дальше? На это моя память отвечать решительно отказывалась.

Слегка поворочавшись в постели, стараясь принять более удобное положение, обнаружила, что одежды на мне не было. Никакой. Похоже, что и спящий рядом мужчина ею тоже отягощен не был. Я положила прохладную руку на свой горячий лоб, стараясь собрать разбегающиеся мысли. Итак, меня похитили, на сей раз по-настоящему. Ну и ну! Я даже не могла разобрать, как же я к этому отношусь? Как положено, уязвлена нахальством Романа и злюсь, или, наоборот, восхищена его романтическим поступком?

Почувствовав, что мне хочется в туалет, потихоньку стала вылезать из-под одеяла. Роман, что-то испуганно промычав, но так и не проснувшись, тут же ухватился за мою талию, как за спасательный круг. Н-да, история.

Будить его мне не хотелось, но потребности организма были сильнее, и я решительно освободилась из-под его тяжелой руки. Хлопая сонными глазами, он тут же сел на кровати, как Ванька-встанька, а я, не стесняясь своей наготы, гордо продефилировала в ванную комнату.

Как ошпаренный, он кинулся за мной. Стоя рядом со мной в ванной, он на мое вполне законное требование выйти и оставить меня одну категорически отказался. Спорить с ним мне было некогда, потребности поджимали, и мы сошлись на том, что он поставит ногу в двери, чтобы я не смогла ее захлопнуть, и мне пришлось совершать все свои дела в этом относительном уединении. Принять душ, как мне жутко хотелось, я постеснялась, и, прежде чем начинать военные действия, решила сначала провести полумирные переговоры.

Поскольку в ванной ничего, кроме мужского банного халата, не было, я завернулась в него и с видом попранного достоинства выплыла в каюту. В скоростном темпе натянувший джинсы Роман с голым торсом стоял подле двери в ванную, скрестив на груди руки и укоризненно глядя на меня.

Это было совершенно неправильно – возмущаться должна была я, а вовсе не он. И я постаралась перехватить инициативу, скандально заявив крайне обвинительным тоном:

– И где твоя потрясающая невеста?

На это он почему-то злобно захихикал, неприятно оскалив белоснежные, как у молодого волка, зубы, и нахально заявил:

– Что, купилась-таки?

Заметив, что я лишь недоуменно вытаращила глаза, ничего не понимая, с тем же злорадством пояснил:

– Этот ролик был заказан в одной рекламной фирмочке и прокатан по всем каналам телевидения. Чтобы было вернее, я даже в прессе статейку тиснул. С одной целью, заметь, чтобы ты успокоилась.

Это было очень странно, и я переспросила, одновременно стараясь заставить работать набитые пушистой ватой мозги:

– Зачем мне успокаиваться?

Пронин терпеливо пояснил, говоря мне медленно, по слогам:

– Да чтобы выманить тебя домой. Без этого я тебя найти не смог.

Вот оно что! У меня изнутри начала подниматься жаркая волна протеста, и я невольно зашарила глазами по каюте, мечтая огреть этого типа, уверенного, что ему всё дозволено, по затылку чем-нибудь увесистым.

Злость всё нарастала, и я ядовито поинтересовалась:

– Что, я так тебе в душу запала, что ты без меня жить не можешь, или наоборот, желаешь наказать за побег?

В ответ он неожиданно сделал широкий шаг ко мне и прижал к своей груди. Гладя мои волосы трясущейся рукой, тяжко простонал:

– Если бы ты знала, как я перепугался, когда тебя в каюте не оказалось! Даже жить не хотелось! Я так боялся, что ты утонула! И где ты выпрыгнула, я тоже представить не мог – мы проплыли уже изрядно. Если ли б, вернувшись в Пореченск, я не понял, что ты здесь была, не знаю, что б с собой сделал. Застрелился бы, наверно.