Парни правы, черт возьми, сказал Энох, семь магнитофонов сперли, и это только на одной улице Комерсиу. Народ злится, можно подумать, что мы сидим сложа руки. Мы им платим, говорят они, мы им платим ради того, чтобы жить спокойно, а спокойной жизни опять нет. Еще у хозяина кондитерской телевизор украли.

Мое раздражение против Эноха давно прошло, но я по-прежнему разговаривал с ним при помощи невидимого переводчика, просто так, чтобы позлить его.

Спроси у него, кто этим занимается, изрек я.

Да все те же говнюки, которые работают на Дуке. Дуке правильный парень, он соблюдает наш договор. Я тебе больше скажу, Дуке очень классный наркоторговец, и он человек с характером. Не фуфло. Он не суется на нашу территорию. Проблема в этих говнюках, которые воруют наши магнитофоны, наши кроссовки, наши часы, наши золотые цепочки, а потом идут к Дуке и меняют все это на кокаин и на крэк. Вот только Дуке не догадывается, что они воруют у нас, потому что эти засранцы приходят к нему и говорят, что они украли это в другом месте. Короче, надо объяснить Дуке, пусть следит за своими парнями. Крайний все равно он, и ответственность на нем. Он заключал с нами договор, а договор он и есть договор.

Спроси у него, знает ли Дуке о том, что происходит.

Нет, ответил Энох.

Скажи ему, что у него шнурки на кроссовках развязались.

Энох нагнулся и завязал шнурок.

Скажи ему, что он может идти, произнес я.

Я потянулся к телефону и набрал номер Дуке.

Энох уже уходил, но остановился в дверях, серьезно и с уважением взглянув на меня, он произнес: передай ему, что я попрощался.

Здесь самолеты летают так низко, сказал Дуке, что можно прочитать надпись на фюзеляже.

Мы сидели в бараке у Дуке, в фавеле «Вьетнам». Он подождал, пока пролетит еще один самолет, потом продолжил: этот грохот проникает прямо в кровь, и она застывает в жилах, шум в ушах проходит, но кровь замерзает, словно тебя засунули в морозилку. Я-то привык, но если кто новенький здесь окажется, может и в штаны наложить.

Дуке насыпал две длиннющие дорожки кокаина, здесь нет ни борной кислоты, сказал он, ни мраморной крошки, так что ширанись по полной.

Я вдохнул порошок. Замечательно! Кокаин, когда он действительно хорош, помогает не хуже, чем очки при близорукости. Мир становится четче. И правильнее.

Я не знаю, помнишь ты или нет, как один «Боинг» израильской компании упал на жилой квартал в Голландии. Последние слова пилота, расшифрованные, когда нашли черный ящик, были такими: я падаю. Сечешь? Я живу здесь, и самолеты летают у меня над самой головой, и я вспоминаю эту историю каждый день, каждый божий день я слышу эти слова: «я падаю, я падаю», дерьмовая у меня жизнь, правда? Мне этот черный ящик во сне снится, сечешь? Представь себе этот ужас, ты падаешь и знаешь, что ты падаешь! Чувствуешь отчаяние? А был еще один китайский самолет, он влетел в гору. Турбины загорелись, как только он оторвался от земли. И пилот видел, как на него несется эта огромная масса земли, сечешь? Этот паренек видел, как его смерть летит навстречу со скоростью девятьсот километров в час! Не хило, да? Я ни за какие деньги не полечу самолетом. И не потому, что я боюсь летать. Я боюсь упасть. Упасть в море, где тебя заживо съедят акулы. Если бы кто-то мне гарантировал, что мой самолет если упадет, то упадет на твердую землю, я бы, может, и полетел. Но у нас тут, в Бразилии, вокруг океан, много рек и вообще много воды. От этого все мои проблемы – у каждого есть что-то, что стоит у него поперек дороги. Поэтому я навсегда останусь десятикилограммовым курьером, это мой потолок, десять килограммов, я мелкий перевозчик, потому что я не сяду в самолет, даже если мне пообещают за это золотую корону. Мне как-то предложили работать на того парня, которого недавно взяли с несколькими килограммами кокаина, ты его, по-моему, знаешь? Ну так вот, мне надо было лететь на самолете. Лететь в Боливию, а если бы он упал в какую-нибудь реку посреди джунглей, сечешь? В таких реках водятся пираньи, ты когда-нибудь видел, что остается от быка, которого съели пираньи? Я отказался. Предпочитаю сидеть здесь и таскать свои десять кило. Порошок очень классный. Тебе понравилось?

Вошел здоровенный негр, он вел худенького и какого-то жалкого мальчишку, на вид лет пятнадцати. Телевизор уже стоит в машине, сказал толстяк.

Поехали, ответил Дуке.

Мы уселись в его машину, мальчишка, толстяк и телевизор разместились на заднем сиденье. По дороге Дуке продолжал развивать свою любимую тему. Они говорят: «ошибка пилота» или «отказ техники», да какая мне разница, если эта хреновина рухнет мне на голову.

Мы подъехали к кондитерской. Вышли. На мальчишке лица не было. Да, это мой, сказал хозяин кондитерской, когда мы показали ему телевизор. Он хочет попросить прощения, сказал Дуке. Извините, пробормотал паренек. Что еще надо сказать? спросил Дуке. Я больше не буду так делать. Ну вот, теперь все в порядке, сказал я.

Когда мы уже садились обратно в машину, хозяин кондитерской окликнул нас. Могу я кое о чем попросить? Легко, ответил Дуке. Я хотел бы съездить по физиономии тому кретину, который украл мой телевизор. Мальчишка уже сидел в машине. Иди сюда, парень. Можешь врезать ему, сказал Дуке. Кондитер плюнул на свою ладонь и с размаху залепил звучную затрещину, мальчишка держался стойко. Мы отъехали. В машине Дуке заметил, что парень еле сдерживает слезы. Если ты заревешь, сказал он, если ты только заревешь, я тебя наизнанку выверну. Уж можешь мне поверить.

Эрика отказалась пойти со мной на вручение премии «Гражданин года», хотя я купил для нее длинное вечернее платье золотистого цвета. Спроси у какого-нибудь полицейского, из тех, что дрессируют собак, скажи ему: у меня есть щенок, он идиот, не лает, не кусается, что мне с ним делать? Все очень просто, ответят тебе, подсади его в какую-нибудь собачью свору и ты в пять минут получишь свирепого льва. Свора – это та самая сучья среда, которая объединяет, выращивает и учит бить стекла, нападать на врага, колотить витрины, грабить и насиловать. Именно это с тобой и случилось, и поэтому тебе сегодня дадут медаль. Они гордятся, потому что сами всему научили тебя, приучили к ненависти, приучили к грязи, и ты любишь эту ненависть и эту грязь, и все это дерьмо, ты это любишь, любишь, как трусливая собака любит свою свору, а знаешь, почему? Не потому что ты лев, ты не лев. Ты любишь ее, потому что в своей ненависти ты чувствуешь себя на равных с теми, кто придет сегодня туда, с теми, кто преуспел в жизни, все они чинят сломанные вещи, продают, сдают внаем, сажают цветочки, строят, оперируют, покупают, воруют, руководят, лгут и нанимают тебя в работники, и поэтому ты получишь сегодня свою медаль.

Я ударил Эрику по щеке. Ну вот, сказала она, это был последний штрих. Наконец-то ты сделал то, чего нам обоим не хватало. Я оставил ее стоять посреди комнаты, развернулся и ушел.

Дверь моей машины открыл распорядитель церемонии, я выпрыгнул, костюм «принц Уэльский», итальянские туфли, цок-цок-цок, каблуки по мостовой, я направился к входу в Клуб. На тротуаре лежал какой-то нищий, мои туфли, он мог видеть только мои туфли, поднять голову для этого несчастного было непосильной задачей, я глядел на свои новые итальянские туфли, видел лицо на асфальте, цок-цок-цок, здравствуйте, господин миллионер, сказал нищий. Уберите отсюда эту падаль, крикнул швейцар. Миллионер, нищий был прав, богатство начинается с обуви, я чувствовал, что мои ноги раньше, чем остальные части тела, стали ногами миллионера.