Он улыбнулся то ли смущенно, то ли потерянно, поднялся с дивана, зашагал в сторону прихожей. «Даже кофе человека не напоила, идиотка… – ругнула себя Женя, идя понуро вслед за ним. – А сейчас уж неловко как-то и предлагать…»

По-солдатски быстро одевшись, Дима сам открутил рычажок замка, вышагнул из прихожей на лестничную площадку, но дальше не пошел – обернулся вдруг резко и уставился на Женю в упор. Долго смотрел, удивленно и непонятно, будто видел впервые. Она даже поежилась слегка под его взглядом. Потом вдруг поняла – надо же что-то сказать, наверное? Что-нибудь такое, что говорят хорошим людям на прощание. Вроде того – очень приятно было с вами иметь дело…

– Всего вам доброго, Дима. Удачи. И с наступающим Новым годом…

– И вас с наступающим Новым годом, Женя. И вам тоже всего доброго. И удачи тоже, – медленно, будто по слогам, произнес он и вышел, наконец, и закрыл за собой дверь. Английский замок щелкнул, будто выстрелил. Прямо в сердце. Вот бы и упасть ей сейчас замертво от этого выстрела, да Катька не дала…

– Мам! Ну мама же! Чего ты застыла, как изваяние? – тут же влез в уши настойчивый ее голосок. Но что за девчонка, а? Уж и задуматься матери не даст… – Мам, это что, правда?

– Что правда, дочь?

– Ну… Что этот плешивый придурок тебя заказал? Юрик твой?

– Кать, ты что, подслушивала?

– Ой, да ладно… Так правда или нет?

– Я не буду с тобой это обсуждать, Катя!

– А почему, мам? С ментом, значит, можно свою личную жизнь в подробностях обсуждать, а с родной дочерью западло?

– Господи, где ты таких слов-то нахваталась, Катя… Слушать даже страшно!

– А чего это тебе страшно вдруг стало? За плешивого придурка просить не страшно, а слова слушать страшно?

– Катя! Прекрати! Иначе мы совсем с тобой разругаемся! В пух и прах!

– Да ну и пусть! И все равно я тебе скажу! Потому что нельзя так, мама, нельзя! Ну почему, почему ты ему все простила, скажи? Еще и просила за него так униженно! Он убить тебя хотел, а ты за него просила!

– Да не хотел он меня убить!

– И все равно нельзя такое прощать, мамочка! Что ж это получается? Тебе помойку на голову будут лить, а ты «спасибо» за это говорить будешь? Ну нельзя же быть такой… непробиваемо бесчувственной!

– Ну почему – бесчувственной? Жалость и понимание – это и есть чувства…

– Ну да. Конечно. Кто ж спорит? Только они знаешь… облегченные очень. Удобные. Чтоб настоящие чувства за них прятать.

– Это какие же?

– Чувство собственного достоинства, например! А у тебя его нет, получается! К тебе какое-то ничтожество убийцу с ножом подсылает, а ты ему старательно оправдание ищешь! Да разве можно найти оправдание ничтожеству?

– Можно, Кать…

– Мама! Ну что ты говоришь такое? Ты что, хочешь, чтоб я тебя уважать перестала, что ли? Ну чего ты такая… расквашенная вся?

– Кать… Ну чего ты от меня хочешь? Чтоб я огнем мстительным сейчас полыхала? Чтоб обвинительную речь в суде репетировала?

– Да, хочу! Чтоб полыхала и репетировала! Чтоб мне за тебя не стыдно было!

– А сейчас, выходит, стыдно?

– Стыдно! Потому что тебе вообще все по фигу! Аукуба японская!

– Да отстань ты от меня с этой аукубой, поняла? – вдруг зло закричала на дочь Женя. – И не смей с матерью так разговаривать! Что ты вообще понимаешь? Прокурорша-обвинительница тут нашлась… Без тебя разберусь как-нибудь! Не видишь – и так матери хреново совсем, ты еще тут…

Обиженно дернув головой и резко развернувшись, Катька гордо удалилась в свою комнату, от души хлопнув дверью. Женя вздрогнула, обхватила плечи руками, подошла к окну. Декабрьский день лениво встречал крадущиеся серые сумерки, нависал тяжелым небом над праздным городом. На улице – никого. Вот и воскресенье на исходе – завтра на работу с утра. А через три дня – Новый год…

Разговор с Юрой Женя решила не откладывать. Ни на минуту. Даже покушалась домой ему позвонить, но передумала. Если жена его возьмет трубку, что она ей скажет? Здравствуйте, я та самая Женя, для которой ваш муж убийство заказал? Ну или не убийство, просто сильный испуг – какая разница… Хотя разница конечно же была. И мучила эта разница Женю всю ночь, никак не давая уснуть. Все ворочалась с боку на бок, все думала, как она этот разговор начнет…

Утром, ворвавшись прямо с улицы к Юре в кабинет, она плюхнулась в черное крутящееся кресло напротив его стола, стала медленно стягивать перчатки с рук, пытаясь поймать Юрин взгляд. Только не было взгляда. Совсем. То есть все было – и глаза открытые, на нее направленные, и лицо растерянное, и улыбка вроде была удивленная, и проплешинка – все было на своих законных местах. А взгляда не было. Размылся. Исчез, оставив вместо себя предчувствие беды. Но предчувствие – не взгляд, его в фокус не поймаешь… Слава богу, хоть голос остался.

– Жень, ты чего? Случилось что-нибудь, да? А… Шубу… ты ж сказала, что продала ее…

– Вопрос про шубу, конечно, интересный. Но я на него потом тебе отвечу. Ты мне лучше скажи – ты и впрямь хотел меня убить, Юра?

– Что? Я не понял… Что ты сейчас сказала?

– Да все ты понял, Юр, не придуривайся! Вон, даже пятнами красными пошел…

Юра и правда покрылся пятнами, будто золотушный подросток. Сидел, вцепившись маленькими руками в подлокотники кресла, будто собирался вот-вот вскочить с места и убежать из собственного кабинета. Подальше от неприятных Жениных вопросов. Даже слегка вперед подался и шею с острым кадыком вытянул напряженно, отчего голова его стала еще больше походить то ли на тыковку, то ли на дыньку на худосочном стебельке. Да и то – не все же выдержку Джеймса Бонда имеют. Некоторые и совсем ее не имеют, особенно когда такие вот вопросы им в лоб задают…

– Жень, ты чего? С тобой вообще все в порядке? Откуда такой бред? Странные фантазии какие… Тут поневоле покраснеешь от таких странных вопросов…

Голос у Юрика был хоть и возмущенным, но абсолютно жалким. Таким жалким, что Женя вдруг увидела эту жалкость, как ей показалось, своими глазами – она была серо-прозрачного цвета, мылкая на ощупь и тряслась мелко-мелко, и все норовила спрятать поглубже в себя мордочку с маленькими круглыми глазками. И тем не менее, несмотря на серую испуганную прозрачность, назойливо лезла в глаза, будто защищая от нее своего несчастного хозяина. Будто шептала – зачем ты так?… Ну сама посмотри, ну какой из него убийца? Раз уж взялась жалеть, так и жалей себе дальше… Содрогнувшись, Женя даже отвернулась к окну, чтобы не смотреть больше ни на Юрика, ни на его серую эту жалкость. Потом произнесла почти равнодушно:

– Откуда бред такой взялся, говоришь? Да так, собственно, ниоткуда… Что-то пришло в голову, подумалось вдруг…

И вовсе она не хотела таких слов говорить, когда готовилась к этому разговору! Она хотела все рассказать – и про Оксанку, и про того парня-сердечника, Юриного соседа, и про его признание перед смертью, и про маму его, и про милиционера Диму… А тут вдруг – нате. Взяла и не смогла. Вот не захотелось рассказывать, и все тут. Получилось, будто и правда блажь ей дурная в голову пришла, хорошего человека порочащая…