– Я за рулем, а Дарья Михайловна не пьет, – отрезал я, но вышло не так жестко и убедительно, как хотелось, – лукавая Дашина улыбка помешала.

Уловив слабину в моем голосе, «индус» пробормотал нечто невнятное: «Не питие, а для расширения сосудов…» – шустро сковырнул пробку, разлил коньяк по стопкам, затем сдернул салфетку с блюда.

«Бутерброды с вареной колбасой, что ж еще! – и не хотел – покривился я. – Как и положено в графском замке. Еще бы баночку кабачковой икры для затравки…»

Выпили, и Даша потянулась за бутербродами: один подала мне, другой принялась жевать сама.

– Ах какая у вас жена, Евгений Николаевич! Какая жена! – начал было Черных, но тотчас осекся, натолкнувшись на мой встречный, ничего доброго не обещающий взгляд, и ловко переменил тему. – Все правильно: пребываем в запустении и невежестве. Вот отскребем, очистим от штукатурки красоту – и милости прошу с визитом! Хотя что мы? Агротехнический колледж! Но не поверите, а пользуемся спросом. Вот хотя бы милиция… Треть райотдела с нашим дипломом. А среднеспециальное образование, между прочим, не что-нибудь: дает право на получение офицерского звания, вплоть до майора. Взять хотя бы начальника следственного отдела Германчука…

– Спасибо, нам пора, – не очень вежливо перебил я говоруна.

– Евгений Николаевич, на дорожку?.. И вот что еще покажу…

Расплескивая коньяк, Черных наполнил стопки. Затем юркнул в нишу за сейфом и сразу вернулся с продолговатым предметом, обвернутым в кусок плотной байковой ткани.

– Вот, чинили крышу, – торжественно сказал он, укладывая предмет на стол и неспешно освобождая от ткани. – А там, между балкой и кровельной жестью…

Ткань соскользнула, открылись черные с позолотой ножны и тусклого золота эфес, – и я с невольным восхищением воскликнул:

– Сабля!

– Именная! На клинке гравировка: «Адаму Адамовичу Ржевускому за храбрость», – сказал Черных, на вытянутых руках подавая мне саблю, словно храбрецом был я, а не один из последних владельцев Верховни.

– Но как же?..

– Видимо, кто-то из наследников в революцию спрятал на крыше. Вот и пролежала, пока крыша не протекла. А ребята нашли. – И, углядев жадный, сияющий блеск моих глаз, тяжко вздохнул. – Я ее в областной музей отдам – от греха… Уже пытались один раз украсть, сейф взломали. Еще посадят, если узнают… Или не посадят? Может, повременить? А, Николаевич? Говорят, ей цена – сто двадцать тысяч долларов… Поляки хоть сейчас купят…

Ох уж этот змей-искуситель!..

– В музей! – вздохнул я, не без сожаления возвращая саблю Черныху. – Только под расписку. А то ведь всякое может статься…

Под конец, когда коньяк был выпит, а бутерброды съедены, проклятый «индус» стал заманивать нас в подземный ход. Даша вскинула на меня глаза, я махнул рукой: делайте, что хотите!

День почему-то потускнел, наваливалась усталость, хотелось забраться в машину – и домой. Может быть, поэтому возбужденное сияние Дашиных глаз ничего, кроме раздражения, уже у меня не вызывало: с чего бы ей так сиять? Какая надобность лезть в крысиную нору, узкую, затхлую, с грязными космами паутины и просевшей кирпичной кладкой? Здесь и двум человекам не разминуться, да еще торчит на пути брюхо с прилипчивыми индусскими глазами… Пусть Дашка только попробует протискиваться мимо этого брюха, пусть только попытается к нему прикоснуться!..

Дверь скрипнула. В кабинет вошла Надежда Григорьевна Гузь с папкой для контрольных бумаг, отдельно положила на стол список заданий, жалоб и уголовных дел, находящихся в производстве.

– Вот что, – распорядился я. – Предупредите оперативных работников: после обеда состоится планерка. Если у Саранчука судебное заседание, пусть предупредит судью, что задержится на полчаса. Еще что-то?

– Бумага заканчивается. С полпачки осталось, на день-два…

Черт! Начинаются мелкие хозяйственные заботы: бумаги нет, бензина нет, запчастей нет. Шадрин, уезжая, посетовал: денег на область Генеральная прокуратура почти не выделяет: выкручивайтесь, как знаете. Но ни в какие отношения с хозяйственниками и предпринимателями не вступать – ни-ни! Тогда как быть? Кого позволено привлекать в спонсоры? Господа Бога?

Я вздохнул, раскрыл папку и принялся вникать в поданные бумаги.

В четырнадцать часов началась планерка. Мероприятие, на мой взгляд, пустое – «секс с подчиненными», как съязвил однажды некий шутник, – тем более что по отдельности я общался с каждым по нескольку раз на день. Но, учитывая события последних дней, я посчитал нелишним посмотреть обоим в глаза.

Ильенко явился настороженным, но в любую минуту готовым к отпору. Чувство собственной правоты и осознание, что за справедливость не должно бороться подлыми методами, по всей видимости, не могли в нем ужиться. А может, это мне хотелось так думать, и человека-мумию Рамзеса II угрызения совести отнюдь не мучили.

Саранчук был чем-то озабочен, ерзал на стуле нетерпеливо, поглядывал недобро и нервно, зрачками дергал болезненно, но на этот раз благоразумно помалкивал, вероятно памятуя о нашей с ним давней стычке. Случилось вот что: и двух месяцев не прошло с начала моей работы в прокуратуре района, как Леонид Юрьевич изволил начертать под моей резолюцией на каком-то задании, пришедшем из области: «Секретарь. Прошу вернуть прокурору. В мои обязанности проведение указанной проверки не входит». От подобной наглости у меня снесло «крышу». Ворвавшись к Саранчуку в кабинет, я орал так, что люстра едва не обрушилась с потолка. При этом я помнил задним умом о пудовой гире, притаившейся у письменного стола, и каждую секунду ожидал напутствия этой гирей. Но Саранчук будто воды в рот набрал: молча сидел, втянув голову в плечи. А через десять минут явился с извинениями, на что я сурово отчеканил, что немедля перепишу приказ о распределении обязанностей и с нынешнего дня он будет обязан исполнять не только то, что предписывалось прежним приказом, но и другие поручения прокурора района, то есть мои.

Планерку я начал деловым, нудным тоном.

– У меня все по плану, – сухо произнес Ильенко, уткнувшись в пол и только изредка поглядывая на меня черносливовыми глазами: знаю ли? что задумал? – До конца месяца расследование закончу, дело уйдет в суд.

– А что осталось? Помощь нужна?

– Что осталось? Получить акт ревизии, с учетом выводов экспертов еще раз допросить обвиняемых, составить обвинительное заключение. Помощь не нужна.

«Что ж, не нужна так не нужна. Упрямый, недобрый, высушенный богомол! Теперь будешь сидеть у меня как мышь под веником, – состроив непроницаемую гримасу, покивал с важностью я. – Иначе…»

Что иначе, и в мыслях у меня не было. Но, размышляя так, я лишний раз ощущал себя полководцем, одержавшим победу в изначально проигрышной битве.

У Саранчука я поинтересовался задачами на ближайшее время.