– Шеф, – с напором отозвался тот, пристукивая кулаком по колену. – Есть проблема. Из области скинули два задания Генеральной прокуратуры, требуют привлечь к проверкам контролирующие органы, а те уперлись: у нас свой план, надо было согласовать в начале квартала. А как согласуешь, если сроки исполнения – с сегодня на вчера? Как все достало!

– А кто упирается? – спросил я.

– Финотдел, КРУ – все кому не лень. Раньше таких проблем не было, а теперь… Там, наверху, договориться не могут, а нам – давай, давай! – Зрачки у Саранчука закатились, задергались, и он с внезапной необъяснимой злобой пробормотал: – Дал бы в тыкву, чтоб семечки полетели!..

– Леонид Юрьевич!.. Я попробую с контролирующими договориться. А вы… идите-ка лучше в суд…

«Замечательная планерка! Во всех отношениях полезна для дела, – не без едкого сарказма покачал головой я, когда Саранчук и Ильенко покинули кабинет. – Уж лучше, как прежде было заведено: с каждым разбираться по отдельности. А планерка необходима, если коллектив большой…»

Сунув под мышку папку с прочитанными и завизированными бумагами, я вышел в канцелярию. Секретарша с тонкой, напряженно выгнутой, будто у гусыни, шеей тюкала на пишущей машинке, и чтобы не отвлекать ее, я молча положил папку на барьер и направился дальше, в гараж.

Игорек уже выбрался из смотровой ямы и, обтирая замасленные руки ветошью, то воздымал к потолку глаза и шевелил губами, то заглядывал под задранный капот машины – и через секунду-другую снова вскидывал глаза к потолку. По всей видимости, прикидывал, какая деталь подлежит замене, а какая требует профилактики или небольшого ремонта.

– Что скажешь? – спросил я и тоже зачем-то заглянул под капот.

– Нужны новые амортизаторы, рычаги и еще кое-что… так, по мелочи, – с готовностью отозвался водитель, и я не без удивления подумал: любит все эти железки, любит, а я ни черта в них не понимаю и понимать не хочу; мне бы только ехать куда-то, а не ковыряться в металле. – Ну и резина – старье. А в целом…

Игорек беспечально, заразительно рассмеялся, раскинув руки и сверкая крепкими сахарными зубами.

– Тогда заводи. Поедем к Мирошнику. Может, чем-то выручит…

– Один момент, Николаевич. Только руки вымою, – засуетился Игорек. – Да, как быть с путевыми листами? Область неоплаченными вернула… Я позвонил нашему завхозу Лотуге, а он меня матом. В том смысле, что денег нет и нескоро будут, выкручивайтесь сами. А как же теперь?

– Как теперь? Будем учить французский. Станем побираться – как Киса Воробьянинов: «Месье, же не манж па сис жур…» Ну-ка, изобрази! Чего уж тут, привыкать надо.

– Смеетесь, да? Как будем домой ездить?

– Зачем домой? Найди какую-нибудь молодицу в Приозерске и…

– Уже нашел. Только не успел сладить. Если бы не кувырнулись тогда на «семерке», было бы у нас с ней короткое замыкание…

– Короткое замыкание? Ах ты плут! – шутливо потрепал я водителя по загривку. – Жена как же?

– А что с ней станется, с женой? – хихикнул тот, и я вдруг подумал, что совершенно не знаю этого человека: кто он, что он, чем дышит? – Жена – это вчера, а молодуха – сегодня… Как говорится, для разнообразия жизни…

Похохатывая, Игорек рванул к умывальнику, тотчас вернулся, хлопнул плохо подогнанной дверцей автомобиля и со второго поворота ключа завел двигатель. Скрипя убитыми амортизаторами и покачиваясь, будто в лодке, мы выкатились со двора и повернули к маслозаводу.

Мирошника я застал в его рабочем кабинете. Подперев щеку кулаком, Василий Александрович следил за полосой факсовой бумаги, с негромким потрескиванием выползающей из аппарата. Подав вялую ладонь, он кивком указал на выползший завиток бумаги и, без тени улыбки на лице, пояснил со вздохом:

– Лёпик забавляется. Уже рулон на исходе…

Всмотревшись, я увидел изображение стодолларовой купюры, лезущее и лезущее, будто в насмешку, из перегревшегося факса.

– Скажите, пусть вышлет оригинал, – посоветовал я, играя желваками, чтобы не рассмеяться.

– Если бы! От него дождешься. – Мирошник со вздохом выдернул из розетки шнур питания. – Уже внуки у него, а ума не нажил: столько бумаги перевел!

Рядом с факсом затрезвонил телефонный аппарат.

– Але-о? – поднял трубку Мирошник и тотчас заморгал мне, задвигал в мимической гримасе губами, а звонившему сообщил: – Получил. И что? А то, что рядом прокурор, составляет на тебя протокол о незаконных валютных операциях. А ты как думал? Гонишь по факсу «зелень»… Он тебе разъяснит сейчас, что почем…

Мирошник передал мне трубку, но я и слова не успел молвить, как на том конце провода заклекотал смешливый голос Ковтуна:

– О-хо-хо, Николаевич! С выходом! Как здоровьице? Супруга здорова? А у меня несчастье: индюка велосипедом задавило. Так я его мигом в печь. С горчичкой запек, корочка хрустит! Пока вы меня не посадили, надо спасать птицу, а то непричастные налетят и сожрут. Приезжайте! Да, прямо сейчас! Василий знает куда…

Я положил трубку и вопрошающе посмотрел на Мирошника.

– А что? В самом деле, индюк, – сказал тот и цыкнул золотым зубом. – И печь имеется. И корочка – пальчики оближешь. Поехали? Это недалеко. По дороге поговорим. Амортизаторы? Будут амортизаторы. Я все, что надо, на свою служебную выпишу, а вы установите. Прямо завтра выпишу. Тем более что дельце небольшое к вам есть…

«Дельце? Что за дельце? – невольно насторожился я. – Как же быстро пришла пора расплачиваться за оказанную мне помощь!..»

Домой я приехал ближе к полуночи. Стараясь держаться уверенно и не дышать в сторону Даши, проковылял в спальню, кое-как разделся, повалился на кровать и тотчас забылся тяжким хмельным сном…

Утром я обнаружил Дашу спящей в кабинете на диване. Хотелось пить, я босиком выскользнул на кухню, припал к кувшину с колодезной водой, – и тут настоянный пряный запах шибанул в ноздри и вызвал рвотный спазм. На столе высовывалось из промасленной упаковочной бумаги индюшачье бедро в золотушно-коричневой корочке, огромное, как лапа птеродактиля.

– Какого черта?! – просипел я, отхлебывая из спасительного кувшина. – Индюк! Только индюка мне недоставало!

Индюшачье бедро всучил мне на прощание Лёпик. Помнится, липучий гад пилил остатки тушки огромным тесаком, осклабившись и приговаривая: «Угощение – пальчики оближешь! То-то супруга будет рада! То-то рада!..»

За спиной почудилось движение, летучее, как струя воздуха: Даша! Я и не хотел – вжал голову в плечи, но оборачиваться не торопился: лихорадочно прикидывал, что сказать, как оправдаться?

– Что, Дашенька? – отважился наконец я – обернулся и с благостным невинным видом посмотрел жене в глаза.

– Первый день на работе? – со злой горечью сказала она. – После всего, что произошло? Ничего не боишься, да? Думаешь, взял Бога за бороду? Как не страшно, Женя, как не совестно?! Надеялась, Соколец научил чему-то…