Но уже в городе я немного пришел в себя и велел Игорьку завернуть в прокуратуру. И точно: в кабинете Ващенкова горел свет, тогда как остальные окна зияли черными, провальными зеркалами.

– О! – удовлетворенно крякнул Ващенков, едва я показался в дверном проеме. – Как вовремя! Садись, Женя, а то выпить не с кем. Тоска! А тут ты.

На столе у заместителя городского прокурора стояла початая бутылка водки, на листах писчей бумаги, заменявших скатерть, лежал шмат вареной колбасы, нарезанный грубыми кусками, майонез, полбатона. Посреди этакого великолепия красовалась откупоренная банка зеленых помидоров.

– На пару слов – и домой, – попытался отвертеться я, но Ващенков уже наполнил бумажные стаканчики и подал один мне.

Был он лет на десять моложе меня, открыт, приятен в общении, умен. При этом умел пойти на компромисс, но если нужно, мог упрямо отстаивать свою точку зрения.

– Коммуникабельность – отличительная черта комсомольского вожака, хоть и бывшего, – пошутил как-то о Ващенкове один из наших с ним общих знакомых и добавил с усмешкой: – А этого еще и бабы любят. Одно «но» – в последнее время часто пьет в одиночку.

В самом деле, и я замечал, что Лев Георгиевич засиживается на работе дольше других. А однажды техничка шепнула мне, округлив глаза:

– Прихожу, а он спит на стульях…

– Спит? Ну и пусть спит! У каждого свои мухи в голове, – отмахнулся тогда я.

И вот опять…

…Когда я среди ночи притащился домой, Даша ко мне не вышла.

И утром Даша ко мне не вышла. Уходя, я заглянул в кабинет, но она и не подумала повернуться – лежала, уткнувшись лицом в спинку дивана. По ее напряженным лопаткам и затаенному, едва уловимому дыханию я понял: не спит, но общаться категорически не желает. Демонстрирует отношение ко мне, вчерашнему и позавчерашнему.

«Ты погляди, стала в позу! Дура! – внезапно и необъяснимо озлобился я и, выходя из дома, изо всех сил хрястнул ни в чем не повинной дверью. – И не надо, и лежи теперь, сколько душе угодно!»

Игорьку тоже досталось: едва сочувственно поглядел на мою помятую физиономию, как я расчихвостил его за налет пыли на панели «семерки».

– А когда же?.. – попытался оправдаться водитель.

Но сегодня мне было на все наплевать: на Дашкину назойливую заботу, на свои глаза напакостившего кота, отраженные в зеркале заднего вида, да и на правоту доброго малого Игорька тоже. Заткнув парню рот высокомерным, упреждающим любые возражения взглядом, я скомандовал: «Вперед!» – и, едва машина тронулась, велел ехать к ближайшему продмагу за пивом.

– И себе возьми, – ткнул я водителю хрусткую купюру. – Вчера ты выручал, сегодня моя очередь.

– А если гаишники тормознут под Козельском? – с сомнением спросил Игорек, когда мы остановились за городом у обочины.

– Пусть только попробуют! – хорохорясь, злобно выкрикнул я. – Пей, не бойся. Или я не прокурор?!

Свежее холодное пиво, как и прошлым утром, несколько примирило с действительностью, и я благосклонно поинтересовался у водителя:

– Что с ремонтом? Вчера недосуг было спросить.

– Машина как новая! – оживился Игорек. – Сами сейчас увидите. Вот бы еще два задних колеса заменить – и к зиме готовы.

– Ну-ка, перебирайся на мое место! Что-то я давно не сидел за рулем…

И мы помчались.

Не доезжая Сокольца, я втянул голову в плечи и попытался не замечать крохотный памятник по ту сторону дороги, но, как ни выворачивал в сторону подбородок, все же разглядел табличку из нержавейки, искусственный венок и букетик из нескольких увядших гвоздик, пылившийся на траве.

– Я на следующий день в церковь ходил, – заметив мой взгляд, сказал Игорек. – Вот ведь как бывает… Может, остановимся на секунду?

– Не сейчас, – сказал я, ощущая легкий озноб между лопатками. – Что за блажь: останавливаться! Пиво пил? И я пил! Как можно останавливаться!

В Приозерске время побежало, завертелось, облепило своей невидимой паутиной. Накануне сговорились с Мирошником съездить в Пустовец. Я хотел поблагодарить Сусловца за помощь в ремонте машины, а по пути планировал встретиться с Корниловым. Но то – во второй половине дня. А с утра у меня по графику был прием граждан.

Перед приемом, чтобы сбить пивной дух, я попросил приготовить мне двойной кофе. Надежда Григорьевна переспросила взглядом: «Двойной?» – и молча зазвенела в канцелярии чашками. Со своего места я хорошо видел, как ее гнутая, узкая в плечах фигура с пучком волос на затылке промелькивала в проеме приоткрытой двери – то с чайником, то с посудным полотенцем через плечо. Но вот она явилась с чашкой и овсяным печеньем на блюдце и, не без мимолетной улыбки, спросила, нужно ли еще что-нибудь.

– Накапайте в рюмку яду! – пробурчал я, отхлебнул горчайшего пойла из чашки и невольно передернул плечами. – Впрочем, уже накапали…

– Вы просили двойной… Хотите колодезной воды? В некоторых кафе к экспрессо подают холодную воду. Я не пробовала, но говорят – вкусно.

– Так и есть. Спасибо. Кто у нас записался на прием? Минут через пять запускайте первого.

Первым оказался некто Гаманюк, человек в районе известный: время от времени он начинал испытывать возбуждение, наведывался во все инстанции и требовал справедливости. Речи вел на первый взгляд здравые, глядел зорко и подозрительно и через пять минут общения выводил очередного чиновника на чистую воду.

«Неужели полная луна?» – вздохнул я, жестом предложил посетителю сесть и открыл журнал посещений.

– Как наши бюрократы? Живы-здоровы? – косясь круглым петушиным глазом, с полуоборота завелся Гаманюк. – С глубоким прискорбием сообщаю – персонально вам, блюститель закона: все живы и здоровы! Каково? И после этого вы можете спокойно пить кофе? Почему у нас не так, как у других – там, за бугром? Потому что воруют! Давайте искоренять.

– Давайте. Перейдем к делу.

– Перейдем. У меня украли кота. Орудует шайка. Отлавливают котов и собак, у которых шерсть прочная и красивая, шьют шапки, после сбывают на базаре.

«Таки полнолуние!» – я краем глаза заглянул в перекидной календарь, стоявший на столе, и невольно включился в этот театр абсурда:

– А почему ко мне, а не в ОБХСС?

– Был! – радостно поведал Гаманюк и в возбуждении заскреб давно не бритый, с налетом седины подбородок. – Был! У старшего инспектора, того, что за хищениями… Изложил. А он: Гриша, не волнуйся, иди домой. Как же, домой! Этот, старший, наверное, тоже в деле: раньше шапки у него не было, теперь есть. Вы его проверьте. Вор!

– Прямо-таки вор? Шапка у него была, ондатровая. Зачем ему кошачья? Собак в поселке дразнить?

Уловив иронию, чуткий Гаманюк беспокойно заерзал на стуле.