– Ага, видела бы ты выражение лица Кирка, когда он избивал Вина. Такое культурное, – Эбигейл прыснула от смеха. – Ладно. Неважно все. Тебе повезло, у тебя есть Алессандро. Он добрый, но тебя в обиду не даст. И никогда не скажет: "Убью!". Наверное, из-за того, что ни с кем тебя не делит или просто человек такой.

– Он меня не делит, потому что я не хочу ни с кем себя делить. В отличие от тебя, между прочим.

– А мне, может, жалко было Вина. Не ты ли когда-то говорила: "Не могу просто так оставить его умирать. Это не по-человечески".

– Эби, это совершенно разные ситуации. Смерть от отсутствия секса Винченцо вряд ли грозила.

– Может, и так, но я все же помогла. И, знаешь, не жалею об этом ни капельки. В сексе он, может быть, не ас, впрочем, как и многие другие мужики, но, все же, и от него толк в этом деле есть. Мне даже понравилось.

– Перестань, Эби. Мне это неинтересно, – Ангелика поджала ноги, уткнулась подбородком в колени и метнула взгляд на джунгли. – К тому же, как помнишь, я все видела и слышала.

– Ну да, я люблю постонать и повизжать. Будто ты не любишь. Так я и поверила, что ты лежишь тихой мышкой, в то время как Алессандро трудится над тобой.

– Это уже не твое дело, – смутилась Ангелика.

– "Перестань", "не твое дело". Фи, какая ты скучная, – Эбигейл легла на траву и заскользила взглядом по небу. – Больше ни слова не скажу.

«Как было бы здорово», – подумала Ангелика, наблюдая за красочными бабочками, порхавшими от одной орхидеи к другой, цветущих на стволах деревьев вдали.

Обида на мир долго не желала отпускать Леопольдо. Большую часть дневного времени он проводил в хижине, только ближе к ночи выбирался наружу, точно медведь из берлоги после долгой зимней спячки, и шел к облюбованной ранее акации. Часто приходилось отгонять от дерева коз, из-за которых округа быстро превращалась в картину, виденную им однажды в каком-то фильме – постапокалипсический мир без единого растения, только голая земля и покореженные стволы мертвых деревьев. Но козы были нахальны, возвращались, опирались передними ногами об изъеденный короедами ствол акации и тянули лысеющие головы к нижним веткам в поисках существующего только в их голове зеленого, дышащего жизнью листочка. Не желая делить свое одиночество с этими вечно голодными тварями, Леопольдо вскакивал, подбегал к ближайшей козе с подобранной с земли веткой и охаживал тощие бока и костлявые зады. С громким блеянием козы отскакивали от Леопольдо и убегали прочь. И тогда наступала тишина – и на улице, и в груди Леопольдо. Он усаживался под акацией, иногда ложился, и волочился тоскливым взглядом по измученной дневной жарой земле. Просто так. Без какой-либо цели. Лишь бы занять себя чем-то, увлечь и в этой увлеченности забыть о настоящем, в котором у него нет другого занятия, кроме как ждать. Неизвестно чего, неизвестно зачем.

Но время бежало. Леопольдо свыкся со своим тоскливым одиночеством в чужой стране, среди чужих людей. Время от времени заговаривал с Рахимом. Их английский был далеким от совершенства и, тем не менее, они понимали большую часть из тех коротких фраз, которыми обменивались. Леопольдо многое узнал об Ахмеде. До того момента, как они напали на "Италию", ни Ахмед, ни Рахим, ни те, кто их сопровождал тогда, не были пиратами. "Италия" стала их первой жертвой. Впрочем, для Рахима и других – последней. Только Ахмед не желал покидать пиратское поприще, прельстившись легкими деньгами.

До того момента, как стать пиратом, Ахмед много воевал, десять лет из тех тридцати, что длится гражданская война в Сомали. По словам Рахима на юге и сейчас воюют. Кенийцы, эфиопы и правительственные войска против исламистов из группировки "Аш-Шабааб". Когда Рахим заговаривал о войне, его лицо делалось серьозным, а взгляд суровел. Мир – вот единственное, что по убеждению Рахима было нужно сегодня уставшей от кровопролития стране. К сожалению, мало кто это понимает. Как-то Рахим заметил Лео: "Пока людьми движут амбиции и властолюбие, кровь и дальше будет лится рекой, а дети и дальше будут умирать тысячами от голода. И неважно, где это будет происходить – в бедном Сомали или в богатой Европе.

В Сомали говорят: "Война – это зло, но на ней мужчины узнают, кто чего стоит". И многие верят в истинность этой поговорки. Идут воевать, убивают и сами умирают. И ради чего? Рахим часто озвучивал Леопольдо эту мысль. Отмечал, что умирают как раз молодые, как и воюют. Старики не идут воевать, так как им это не надо, но вот для молодежи, которой больше и заняться-то нечем в разрушенной стране, война – это способ проявить себя, почувствовать себя мужчиной. Десять лет назад Ахмед также решил проявить себя на войне. Подговоривал Рахима, других братьев. Рахим отказался. Он был пастухом, скотоводом-кочевником, гобом, свободным человеком и желал остаться им до самой смерти. Но Ахмед хотел большего, хотел воевать, хотел власти и денег. Поэтому с удовольствием принимал участие в гражданской войне. Тогда, когда в далеком 1991 году был свергнут диктаторский режим Сиада Барре, Ахмед сначала выступал на стороне Объединённого сомалийского конгресса и назначеного им временного президента страны Али Махди Мухаммеда, но вскоре, когда другие группировки не признали легитимность правительства Али Махди Мухаммада, Ахмед переметнулся на сторону генерала Айдида – лидера одной из группировок. А потом пошло-поехало. Будучи боевиком Айдида, Ахмед принимал непосредственное участие в боях против пакистанского миротворческого батальона в Могадишо, размещенного Советом Безопасности ООН для защиты гуманитарных операций. Уже после войны Ахмед часто гордился тем, что отправил на тот свет не одну сотню своих соотечественников, как из других кланов, так и из своего. Но еще большую гордость ему доставляло осознание участия в борьбе с иностранными захватчиками в лице ООН. С большим удовлетворением, по словам Рахима, Ахмед вспоминал 3 октября 1993 года, когда принимал непосредественное участие в противостоянии с американскими "Рейнджерами". К большому сожалению Ахмеда, тогда погибло много сомалийцев и мало американцев. И, тем не менее, этот кровавый эпизод из жизни Сомали, погрязшего в зыбучих песках гражданской войны, показал, что перед лицом опасности извне сомалийцы могут забыть о старых дрязгах, ради защиты родины от иностранных захватчиков. И сегодня 3 октября национальный праздник в Сомали.

В результате разговоров с Рахимом Леопольдо узнал еще кое-что. И это кое-что заставило его волосы на голове зажить собственной жизнью. Рахим рассказал Леопольдо о том, почему Ахмед ненавидит итальянцев. В те далекие 90-е, когда сомалийскую землю топтали подошвы армейских сапог многочисленных миротворцев, итальянские миротворцы "отличились" больше всего. Именно они посеяли семена ненависти в сердце Ахмеда и многих других сомалийцев. По многочисленным свидетельствам они избивали и пытали заключенных, сомалийцев держали связанными под палящим солнцем без воды и еды, прижигали сигаретами подошвы ног, бросали на колючую проволоку, насиловали сомалийских женщин.

Слушая Рахима, Леопольдо ужасался его словам, поначалу отказывался верить, но в итоге принимал, так как знал, что в любой стране, среди любого народа существуют и праведники, и грешники.