Слушая Рахима, Леопольдо не мог не почувствовать жалость к нему. Если бы мог, обязательно помог бы Рахиму, но у него не было лишних ста тысяч долларов. У него вообще не было никаких долларов. Все его деньги, а это несколько тысяч евро, забрал Ахмед, когда напал на "Италию". И теперь все, что у него было, это грязные штаны, порванная рубашка, дырявые носки, туфли с потертыми носками и клок волос Ангелики. Вот и все его богатство. Вряд ли Рахиму будет польза от него.

В тот день, когда Леопольдо узнал истинную причину превращения Рахима-пастуха в Рахима-пирата, они долго просидели в тени колючей акации, делясь обрывками воспоминаний, смачиваемых теплым молоком верблюдицы, которую Рахим доил собственноручно. Леопольдо как мог, рассказал Рахиму, почему оказался на борту "Италии". Рахим выслушал, но ничего не сказал, поэтому Леопольдо так и не понял, поддерживает ли его Рахим или осуждает, считая глупцом, рискующим жизнью ради женщины.

На следующее утро, проснувшись, Леопольдо почувствовал сильное жжение в глазах. Потер глаза пальцами, но стало только хуже. Глаза начали слезиться.

Когда в хижину вошла Халия с завтраком, Леопольдо нещадно тер глаза, пытаясь избавиться от чесотки. Женщина заметила это, приблизилась, поставила миску с козьим сыром и чашу с молоком верблюдицы на пол, опустилась на колени и что-то спросила. Леопольдо не ответил, так как не понимал местного языка. Тогда женщина поманила его из полумрака хижины наружу. На улице Леопольдо едва не застонал, когда яркие лучи горячего солнца упали ему на глаза. В веки словно кто вонзил иголки. Леопольдо закрыл глаза.

Халия внимательно осмотрела его глаза, при этом не забывая произносить непонятные для Леопольдо слова, затем развернулась и направилась к главной хижине. Леопольдо же прикрыл глаза руками и поспешил назад в хижину, в спасительную полутьму, где упал на лежанку и принялся тереть воспаленные глаза в надежде избавить их от невидимого песка.

Немного прошло времени, как в хижину вошел Рахим с канистрой в руке, в которой было заметно движение жидкости, присел возле Леопольдо, минуту-другую смотрел на его бородатое лицо, ладони, растиравшие глаза:

– Don't do that, – сказал Рахим и накрыл ладонью руку Леопольдо. – Stand up and folow me[57].

Леопольдо послушался и снова оказался на улице под лучами плюющего огнем солнца. Они отошли на несколько метров от хижины Леопольдо. Рахим сложил руки лодочкой, приглашая Леопольдо последовать его примеру. Тот последовал. Тогда Рахим отвинтил крышку, поднял канистру с земли и влил Леопольдо в пригоршню жидкость желтого цвета. Сильный запах мочи ударил Леопольдо в нос. Он посмотрел на Рахима, но тот лишь сомкнул ладони на манер, как это сделал Леопольдо, закрыл глаза и поднес к ним сомкнутые ладони.

– Camel urine, – пояснил он, взглянув на Леопольдо. – Good for eyes. Good for health[58].

У Леопольдо возникло желание разомкнуть ладони, но вместо этого, силой воли подавив отвращение, он поднес руки к закрытым глазам и ополоснул их.

– Don't open eyes. More[59], – наставлял Рахим, снова наполняя ладони Леопольдо верблюжьей мочой.

И снова Леопольдо подносил руки к глазам. И снова ополаскивал воспаленные солнечным светом и песком глаза. Когда Рахим посчитал нужным закончить лечение, Леопольдо вернулся в хижину. Но позже сомалиец вновь тревожил его покой, чтобы продолжить лечение, и так, пока ночь не смахивала солнечный диск с тускнеющего небосклона. Когда Рахим и его домашние засыпали, Леопольдо покидал хижину, садился под акацией и слушал тишину ночи, изредка прерываемую едким хохотом гиен, коротким блеянием испуганной козы в загоне, смотрел, как лунный свет серебрит еще не остывшую от дневного жара землю и гонит из темных закутков тени.

Лечение верблюжьей мочой продолжалось еще несколько дней. К своему удивлению вскоре Леопольдо почувствовал, что глаза перестали слезиться, да и чесотка сошла на нет. Рахим также был доволен результатом.

– Alhamdo lillah, – говорил. – Alhamdo lillah[60].

Леопольдо наблюдал за тем, как Рахим доит верблюдицу в загоне, когда услышал ворчание автомобиля. Взгляд, брошенный в сторону, выхватил среди желто-красного океана песка, поросшего мелкими, скрюченными от нехватки воды деревцами и пожухлой травой, белый каркас автомобиля.

– Ahmed is coming[61], – сообщил Леопольдо, внутренне напрягаясь.

Рахим отставил в сторону грязное покореженное металлическое ведерце, наполовину полное молока, погладил морду верблюдицы, что-то шепнул ей в ухо, после чего вышел из загона. Рядом, по ту сторону ограды, точно ураган пронеслась вереница полуголых ребятишек. В руках одного Леопольдо заметил ветку, к которой было привязано невесть откуда взявшееся в этой глуши игрушечное колесо.

Звук работающего двигателя слышался ближе. Ведомый предчувствием, Леопольдо вернулся к своей хижине и замер у входа, готовый в любой миг затеряться среди ее тихой полутьмы.

Машина остановилась в десятке метров от проема ворот, ведущих на подворье. В салоне машины Леопольдо разглядел троих – Ахмеда, водителя и одного из тех боевиков, которых Леопольдо уже успел лицезреть в прошлый приезд Ахмеда. Ахмед выбрался из машины и направился во двор. Верной собакой последовал за ним боевик.

Леопольдо хотел, было, скользнуть в хижину, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, но тут в сознании родилась мысль: "Не потому ли приехал Ахмед, что получил выкуп за него? Неужели он скоро оставит позади эту, лишенную божьей милости землю, и все, что с ним произошло, будет не чем иным, как обычным кошмаром, о котором тут же забудешь, стоит открыть глаза после ночного сна?".

Ахмед поздоровался с Рахимом, перебросился с ним парой фраз, затем повернул голову, увидел Леопольдо и крикнул, поигрывая автоматом на плече:

– You! Come here![62]

Леопольдо не спешил выполнять требование Ахмеда, заметив, что у того помимо автомата больше ничего в руках не было. Это могло означать только одно – выкуп за Леопольдо Ахмед не получил. То-то у него такой недовольный вид. Леопольдо напряг память, пытаясь вспомнить, когда последний раз видел на лице Ахмеда улыбку. Не помнил, а на память в его возрасте грех жаловаться.

– You! Come here! – вновь услышал Леопольдо крик Ахмеда.

– For what?[63] – спросил.