«Героиня» махнула рукой и решилась…

– Правду хотитэ? – спросила она.

– Правду, и только правду! – еле выговорил изрядно опьяневший второй режиссер.

– Мнэ жених сказал: «Будешь как Быстрицкая, женюсь!» Наш знамэнитый хирург сдэлал мнэ нос, как у нее. Красыво?

На следующий день мы сделали только один дубль. Актрисой она оказалась никакой…

Была проба Зинаиды Кириенко. «Длинношеее чудо» – так называли ее в группе, восторгаясь красотой и женственностью актрисы. Но… Зиночка наша оказалась беременной!.. Ей к счастью, а нам…

Попробовали на роль Ризберг Ию Саввину. Сыграла она на съемке по-актерски просто потрясающе, но… Ничего от «испанки» не было в ее облике…

Проб было много. Много было и капризов, и гонора, и высокомерия, и себялюбия. Характеры разные, школы разные, хоть и клянутся все, что учились по системе Станиславского. Система-то одна, а трактовок множество: сколько педагогов – столько и понимания системы. И свести даже двух актеров в единый ансамбль порой бывает просто невозможно.

Главной нашей головной болью был, конечно, исполнитель роли Шмидта. Историческая личность… Это обстоятельство требовало портретного сходства, а также наличия у актера психофизических качеств, соответствовавших незаурядному характеру Шмидта: неврастенический темперамент, остро реагирующий ум, фанатическая вера в дело, которому герой посвятил себя. И при этом – какая-то детская доверчивость…

Обо всех претендентах на роль Шмидта рассказывать не буду. В каждом из них были удивительно совпадающие с прообразом качества, но… Но вот такой «чудинки», которая отличала Шмидта от других, не было.

Зато о пробе Сергея Юрского не могу умолчать. Приехал артист с глубоким знанием истории и жизни Шмидта. В короткой беседе с ним я понял – моя задача проста: не спугнуть его, не сбить с верного чувствования образа… В сцене свидания с Ризберг в каземате, когда Шмидт уже знал, что будет приговорен к смертной казни, Юрский смотрел на возлюбленную с жадностью, в его глазах читалась сумасшедшинка, он делал жесты непредсказуемые (такие жесты придумать нельзя) и поразительно точные. Речь на суде Юрский произносил одновременно и спокойно, с достоинством, и лихорадочно. Глаза его блестели предсмертным огнем. В кадре был гений в гениальном исполнении актера…

Я был уверен, что Юрский – главная моя находка! Но вскоре начались слухи, что начальство кое-где уже стало высказывать недовольство пробами Матвеева. Странно, пробы еще шли, я их никому еще не показывал, а слухи тут как тут. Зашел к директору киностудии имени Довженко Василию Васильевичу Цвиркунову.

– Что происходит вокруг «Почтового романа»? – спросил я откровенно, доверяя замечательному, честному человеку, инвалиду войны.

– Врать не буду, Женя. На меня жмут… Что касается вмонтирования Ленина в «Роман», я стою на твоей точке зрения и, где могу, доказываю это. Но пойми, я лицо официальное…

– Кого бесят пробы и почему?

– Не многих, но грозных… Речь о Шмидте. Он ведь немец, так? А пробуешь ты на эту роль кого? Юрского… Но ты раньше времени не нервничай и не психуй…

Работать становилось невыносимо трудно: ни дня, ни часа покоя. Нервы напрягались все туже и все больнее. Вскоре нанесли последний удар: Даниила Яковлевича Храбровицкого то ли уговорили, то ли уломали, но он привез в Киев вариант двухсерийного фильма – 1922 год, где действуют Ленин и Дзержинский, и ретроспекция в 1905 год…

– Что заставило тебя сдаться? – спросил я своего автора.

– Понимаешь, с-старик, я вдруг зажегся мыслью показать Ленина, говорящего о любви, о нравственной чистоте человека. – Даня говорил искренне и горячо. По всему было видно, что он сам влюбился в этот чудовищный бред. Мне ничего не оставалось, как собраться с духом и ставить картину в новом варианте.

На следующий день я показал Храбровицкому пробы. Он высоко отозвался о Светлане Коркошко на роль Ризберг и о Юрском и Александре Парра на роль Шмидта.

– По всему видно, что Юрского не утвердят, – сообщил я автору.

– Кто это может сделать? Дудки им! Будет так, как я скажу! – почти кричал Даня в монтажной.

Всю мерзость вокруг утверждения Юрского приводить не буду – противно. Но одна деталь достойна упоминания. В студийном «творческом» буфете к моему столику подсел довольно известный режиссер. Он был уже «под парами».

– Привет варягу! – дружески поприветствовал он меня и сел рядом. Слово «варяг» он произнес после того, как убедился, что нас не слушают.

– «Варяг» – это что, моя подпольная кличка? – спросил я, не очень располагая коллегу к беседе: настроение у меня было прескверное.

– Варягом называют не только тебя.

– Кого же еще?

– Храбровицкого, Марка Фрадкина, Револя Бунина и Юрского, – негромко сказал коллега.

Я действительно пригласил писать музыку к фильму Фрадкина и Бунина. Соображения были самые простые: Фрадкин – мелодист, а Бунин, кстати, ученик Шостаковича, – темпераментный симфонист…

Я чувствовал, что мой собеседник сказал не все. Он явно ждал моего вопроса, но я предпочел отмалчиваться – сердце сжималось.

– Я тут недавно был свидетелем одного любопытного разговора. – Режиссер оглянулся по сторонам. – Только, братец, давай договоримся: мое имя нигде и никогда не упоминай, а то ты уедешь к себе в Москву, а мне ведь тут жить… Понял?

– Обещаю, – коротко согласился я.

– Я был случайным свидетелем, когда голова Комитета Иванов распекал директора Цвиркунова за то, что тот готовит к юбилею Ленина фильм с героем немцем.

– Да что же за ё-ё-ё?! – не сдержался я. – Петр Петрович Шмидт был православной веры, его бабушка и мать были русскими женщинами!..

– Иванов сказал Цвиркунову: «И играть его будет еврей? Ты не вдумался? Случайно ли это? А там (значит, в ЦК) уже задумались… Учти, директор». Вот такой разговор, Женя, был при мне… – Коллега предложил выпить, я отказался – предстояла проба актеров на роли Ленина и Дзержинского…

Пробы показывались много раз: их смотрели и на студии члены художественного совета, и коллегия Комитета по кинематографии, и представители отдела культуры ЦК КП Украины… Как ни сражались мы с Храбровицким за Юрского, начальство утвердило Сашу Парру. И Светлану Коркошко. Саша, без сомнения, был хорош, но молод – значительно моложе возраста своего героя. Пришлось ему чуть ли не половину головы выбривать – делать большой шмидтовский лоб. Было много и других гримировочных ухищрений. Вскоре отношение Саши к роли, к делу и ко мне смягчило мою душу.

Но Сергей Юрский, может, не сыграл лучшую свою роль в кино…

Лето. Начало съемок. Севастополь. Здесь было все, как бывает в любой съемочной группе в экспедиции. Но у нас, поверьте, проблем оказалось побольше: город в каких-то местах требовалось декорировать под 1905 год; надо было иметь корабли, похожие на те,