Ведьмы отлично знали, что стоит звезде оказаться по ту сторону стены и ступить в мир, где вещи могут быть только сами собой, она тут же превратится в щербатый ком метеоритного железа, упавшего с небес: холодный, мертвый и ни на что не пригодный предмет.

– Тогда я буду поджидать ее в Теснине Диггори, потому что там проходит единственный путь в Застенье.

Отражения двух старух неодобрительно взирали из темной глубины. Королева ведьм изнутри обвела языком зубы (вот этот резец вконец расшатается и выпадет уже сегодня к ночи, подумала она) и сплюнула в кровавую лужу. По зеркалу побежали круги, стирая лица Лилим, и теперь в крови отражались только небеса над Пустошами и призраки белых облаков в самой вышине.

Ведьма пнула обезглавленный труп единорога, повалив его набок. Забрав с собой отрезанную голову, она вернулась к карете и взобралась на облучок. А потом взяла поводья и снова послала норовистых коней в усталую рысь.

Тристран забрался на самый верх купы облака и уселся там, размышляя, почему никому из героев известных ему «сенсационных романов ужасов» не приходилось так ужасно голодать. Желудок недовольно урчал, да еще и рука болела.

Приключения весьма хороши, когда они в меру, думал юноша. Но в перерывах не мешало бы, например, покушать. И постоянную боль я тоже не могу одобрить.

Но все-таки Тристран был жив, и ветер трепал его волосы, и облако скользило по небу, как галеон по тихому морю. Глядя сверху на проплывающий внизу мир, он чувствовал себя живым как никогда. Небо казалось таким небесным, а земля – такой земной, и Тристран дивился, почему этого не случалось раньше – или он просто не замечал?

Юноша осознал, что он в некотором смысле поднялся над своими проблемами, как и над дольним миром. Боль в руке как будто отдалилась. Тристран размышлял над своими приключениями и напастями, думал о предстоящем пути – и если честно, все казалось ему мелким и совершенно простым. Он встал на облаке в рост и во весь голос закричал: «Эге-гей!» – а потом еще раз и еще… Он даже сорвал с себя камзол и помахал им над головой, чувствуя себя при этом малость по-дурацки. Накричавшись, Тристран начал спускаться вниз, но на полпути потерял равновесие и свалился на мягкую, пружинящую поверхность облака.

– Зачем ты кричал? – спросила Ивэйна.

– Чтобы люди поняли, где мы, – объяснил Тристран.

– Какие люди?

– Да хоть какие-нибудь. Лучше уж я буду кричать и внизу никого не окажется, чем я промолчу в то время, как там кто-нибудь был и мог нас услышать.

Звезда не нашлась с ответом.

– Я тут думал, – сказал Тристран. – И вот до чего додумался. После того, как мы покончим с моими делами – ну, то есть когда я доведу тебя до Застенья и представлю Виктории Форестер, нужно будет позаботиться и о тебе.

– Обо мне?

– Ведь ты наверняка хочешь вернуться домой, разве нет? Назад, на небо. Чтобы светить по ночам. Мы подумаем, как бы это устроить.

Девушка взглянула на него сверху вниз и грустно покачала головой.

– Так не бывает, – объяснила она. – Звезды только падают. Они не поднимаются обратно.

– Значит, ты будешь первой, – возразил Тристран. – Ты не должна терять надежды. Иначе ничего не получится.

– И так ничего не получится, – ответила звезда. – Толку в таких надеждах не больше, чем в твоих криках сверху вниз, когда внизу никого нет. И не важно, надеюсь я или нет, – суть вещей все равно не изменится. Как твоя рука?

Юноша пожал плечами.

– Да болит. А твоя нога?

– Тоже болит, – сказала Ивэйна. – Но уже не так сильно, как раньше.

– Эй, на облаке! – вдруг окликнул их голос откуда-то сверху. – Там, внизу! Вам нужна помощь?

Над ними, сверкая золотом в лучах солнца, завис небольшой корабль со вздутыми парусами. Из-за борта на Тристрана и девушку смотрело румяное усатое лицо.

– Это не ты, парень-паренек, прыгал и скакал там наверху?

– Я, – отозвался Тристран. – Думаю, нам в самом деле нужна помощь.

– Эге, – отозвался усатый. – Готовьтесь, мы сейчас спустим лестницу.

– Боюсь, у моей подруги сломана нога, – крикнул Тристран. – А у меня рука болит, так что мы не сможем сами подняться!

– Нет проблем. Мы вас втащим на корабль.

И усач перекинул через борт длинную веревочную лестницу.

Тристран поймал ее здоровой рукой и подержал ровно, чтобы Ивэйне было легче вскарабкаться на пару ступенек. Сам он уцепился чуть ниже. Усатое лицо исчезло из поля зрения, и Тристран с Ивэйной остались беспомощно болтаться на конце лестницы.

Ветер влек летучий корабль вперед, так что лестница уже висела не над облаком, а в открытом небе. Она слегка вращалась и раскачивалась, а вместе с ней – и Тристран со звездой.

– Вверх! – дружно рявкнул хор голосов, и лестница рывком поднялась на несколько футов. – Вверх! Вверх! Вверх!

С каждым выкриком они поднимались все выше. Облако, на котором Тристран сидел совсем недавно, отнесло ветром в сторону на милю или даже больше. Юноша крепко держался за лестницу, уцепившись за веревочную «ступеньку» локтем больной руки.

Последний рывок – и Ивэйна поравнялась с высоким бортом корабля. Чьи-то руки заботливо подхватили ее и поставили на палубу. Тристран перелез через ограждение борта самостоятельно и кулем повалился на дубовую палубу.

Румяный человек подал ему руку.

– Добро пожаловать на корабль, – сказал он. – Вы находитесь на вольной шхуне «Пердита», пребывающей в охотничьем рейде за молниями. Капитан Йоханнес Альберик, к вашим услугам. – И капитан закашлялся.

Прежде чем Тристран успел сказать хоть слово в ответ, тот разглядел его левую руку и возопил:

– Мэггот! Мэггот! Разрази тебя гром, куда ты девалась? Давай сюда! Нужно помочь пассажирам! Значит, так, парень, Мэггот позаботится о твоей руке. Ужин у нас подают, когда колокол пробьет шесть. Тебя я посажу за свой стол.

Вскоре Мэггот – ярко-рыжая лохматая женщина с озабоченным лицом – отвела Тристрана в трюм и там намазала ему руку густой зеленой мазью, которая значительно остудила боль. А потом его проводили в кают-компанию – так называлась маленькая столовая рядом с кухней (и Тристрану очень понравилось, что кухню здесь зовут камбузом, точь-в-точь как в морских историях, которые он некогда читал).

Тристран действительно ужинал за столом капитана – хотя, по правде сказать, в кают-компании попросту не нашлось других столов. Кроме капитана и Мэггот, за ним сидели пятеро моряков – неразлучная команда, которая всю инициативу в речах целиком предоставляла капитану Альберику. Тот с удовольствием этим пользовался, в одной руке держа кружку эля, а в другой попеременно – то ложку с едой, то короткую сучковатую трубку.