Информационные телеграммы готовились по принципу вольного творчества. Как правило, они оставляли удручающее впечатление обилием слов и скудостью мыслей. Нередко в них содержались и льстивые протокольные реверансы в сторону вероятных адресатов. Особенно этим грешили послы: ведь на их телеграммах была их собственная подпись, и так хотелось, чтобы их заметили, а еще лучше – отметили. Нередко приходили «простыни» по 10–15 страниц, из которых практически важная информация занимала от силы одну-две страницы. Резиденты обеих разведок были сдержаннее. Во-первых, их постоянно одергивали из центра, призывая к краткости; во-вторых, их телеграммы рассылались без указания фамилии подготовившего, а в-третьих, у них было все-таки поменьше политических амбиций.

Объемы поступавшей ежедневно на доклад руководству внешнеполитической информации становились огромными, где-то не менее 300–400 страниц. Могу судить об этом лишь потому, что вся поступавшая в адрес Ю. В. Андропова как члена политбюро ЦК КПСС внешнеполитическая информация направлялась в копии и к нам, в информационно-аналитическое управление, с тем чтобы мы лучше ориентировались в обстановке и, главное, чтобы не дублировали, не давали то, что уже известно.

Не только переварить, но даже просто прочитать такой объем нашим геронтократам было явно не под силу. Сначала из аппарата Брежнева последовала команда печатать все информационные материалы, направляемые в политбюро, самым крупным шрифтом. Все тексты стали набираться только заглавными буквами. Дело кончилось тем, что телеграфную информацию перелопачивали помощники и они же нередко устно пересказывали ее содержание своим шефам.

Все фильтрующие этапы, вплоть до помощников, были озабочены тем, чтобы на глаза шефов не попала тревожная, критическая информация. Ее подавали в подслащенном, приглаженном виде, где все шипы были загодя срезаны.

Точно так же, как бояре и вельможи в старое время боролись за право быть поближе к уху царя-батюшки, министры, руководившие ведомствами, ни в какую не соглашались на изменение установленного порядка информирования правительства. В соответствии с этим «порядком» единственным адресатом всех бесчисленных телеграмм и записок был первый руководитель партии и государства. Каждый ревниво оберегал неприкосновенность своего права на доступ к уху генерального секретаря.

У некоторых государственных чиновников, имевших прямое отношение к информационным делам, особенно у разведчиков, знакомых с их организацией в западных странах, время от времени возникали проекты создания у нас государственного органа наподобие Совета национальной безопасности США, который бы осуществлял координацию работы ведомств и способствовал выработке разумной системы доклада информации главе государства. Но таким проектам не давали хода.

В СССР еще в конце 40-х – начале 50-х годов при Сталине была предпринята попытка объединить все потоки информации в один пучок. Тогда был создан Комитет информации во главе с В. М. Молотовым. Ему были подчинены все информационные службы разведки и ГРУ за границей. Комитет и его руководитель, разумеется, получали огромное влияние в государстве. Это могло напугать Сталина и совершенно не устраивало пострадавших вельмож – министра обороны и шефа КГБ. Вскоре все вернулось на круги своя, и снова в информации начались хаос и беспорядок.

Кроме шифротелеграмм, внешнеполитические ведомства использовали для информирования руководства так называемые «записки». (Само название унаследовано от царских времен.) Ими широко пользовались во времена всех советских администраций. Обычно это был четырех-пятистраничный обзорный или аналитический документ, посвященный одной теме, одному вопросу. Иногда он содержал рекомендации или хотя бы соображения относительно наших действий. «Записки», как правило, подписывались руководителем ведомства – министром, директором исследовательского института и т. д. В постановке вопроса, в информационном освещении темы, в рекомендациях нередко просматривался интерес ведомства. Видимо, поэтому в последние годы существования СССР получила развитие практика составления коллективных «записок» по комплексным вопросам международного положения, таким, как разоружение, гуманитарные проблемы и т. д. Подготовка таких «записок» шла трудно, занимала уйму времени на согласование, сбор виз, подписей. Стоило одному министру заупрямиться – и вся работа останавливалась на неопределенный срок. Чтобы выйти из тупика, исполнители искали и часто находили «взаимоприемлемые» формулировки, но документ выхолащивался и становился просто ненужным. А указание руководства надо было выполнять, и «записка» появлялась на свет, чтобы тут же, по получении регистрационного номера, сгинуть в архивах общего отдела ЦК.

Разведка очень часто пользовалась «записками» как самостоятельной формой информационного документа. Наши «записки» были короткими – три-четыре страницы, в них проблема подавалась в комплексе мировых событий с отражением ее динамики, эволюции. Мы привыкли к тому, что любой вопрос надо подавать как бы заново, максимально полно и сжато. Наши записки встречали неплохой прием. Вскоре наш опыт переняли военные, которые до середины 70-х годов не решались выступать с внешнеполитическими «записками». Но отделы ЦК откровенно злоупотребляли всеми нормами делопроизводства. Приходилось видеть «записки» объемом 50–60 страниц, посвященные таким темам, как «Отклики в международном коммунистическом и рабочем движении на (очередной) съезд партии», или реакция на пленум, или просто выступления генерального секретаря. Темы подбирались так, чтобы ласкать слух.

Одним словом, информации накапливалось горы, немало было дублирования и противоречий, регулярно что-то подкрашивалось розовым флером оптимизма, скрывая нарастающие трудности. Когда же ситуация выходила из-под контроля, и шифротелеграммы, и «записки» внезапно приобретали панический тон.

Андропов, Крючков отдавали себе полный отчет о состоянии информационного дела в стране, но у них не было ни сил, ни возможности что-либо изменить. В один из приездов Андропова в разведку на обсуждение был поставлен вопрос о создании центра по обработке иностранной печати и материалов зарубежного радио и телевидения. Наши министерства и ведомства выписывали громадное количество иностранной периодики, тратили валюту, но всего лишь кое-как просматривали полученные материалы, а потом издания расходились по рукам или оседали в библиотеках. Мы предложили создать один общесоюзный центр, который бы препарировал, ведя досье по широкому рубрикатору, всю прессу, наладил ксерокопирование материалов и удовлетворял все заинтересованные ведомства. Андропов, помнится, повел плечами, как будто ему стало вдруг зябко, и сказал: «Нет, ничего не получится, давайте решать эту проблему в рамках нашего ведомства».

Вся огромная страна на глазах расщеплялась на удельные владения – ведомства, и они имели только свои местнические интересы. СССР становился чем-то вроде апельсина, который снаружи походил на красивый монолит, а сними кожуру – и представал перед глазами в виде долек, каждая из них была либо ведомством, либо союзной республикой. Процесс расщепления начался давно, но особенно ускорился при администрации Л. И. Брежнева и, в частности, после перенесенного им в 1975 году инфаркта. Вообще этот год по многим признакам можно считать кульминационной точкой развития советского государства, известного под названием СССР, после которой практически началось неуклонное движение вниз, завершившееся в конце 1991 года распадом. 16 последних лет длилась агония нашего «исторического произведения».