Эмма понимающе покивала головой.

— Мне впервые в жизни казалось, что партнер меня безумно любит. Сначала я даже испугалась этого. Понимаешь, это же ответственность…

— Ну да, понимаю…

— А потом решила, что ну фиг с ним! Есть я, мне хорошо, и незачем портить себе жизнь домыслами.

— Чему-то я тебя все-таки научила, — удовлетворенно заметила Эмма.

— Если он начнет предъявлять мне претензии, я отрежу без жалости.

— Да и правильно; в конце концов, он — солдат, ему не привыкать к боли.

Оборотень приложил ее голову ухом к своей груди и приказал:

— Слушай!

Спустя минуту она сообщила:

— Я слышу, как громко бьется твое сердце.

— Могу дать руку на отсечение, что ты никогда еще не слышала живой стук сердца.

— Не слышала, — согласилась Лена.

Она лежала на нем, не причиняя совершенно никакого дискомфорта. По размеру и весу в сравнении с его мощным телом она казалась пушинкой.

— И что ты чувствуешь сейчас?

— Голова кружится. Только подумать, что это — звук твоей жизни! Как будто я могу пощупать твою жизнь… Могу разбить.

— Не можешь.

— Какой ты самоуверенный! А я и не таких ломала! Ты думаешь, ты один такой самоуверенный?

— Я вообще не думаю.

— И не чувствуешь?

— Я чувствую, что тебе сейчас спокойно и хорошо.

— Да.

— Вот в таком состоянии нужно себя все время держать, чтобы умирать было не страшно, когда бы это ни случилось.

— Да ну тебя!

— Страшно? — Он обхватил ее обеими руками и крепко прижал к себе. — Не бойся.

— Ты прям думаешь, что я хорошая? Нет. Ты меня не знаешь совсем. Так вот, я — плохая.

— А мне не надо тебя знать. Зачем мне это?

Лена немного обиделась на его равнодушие, но постаралась не подать виду.

— А хотя бы затем, чтобы вовремя обезопасить себя. Я же действительно могу разбить твое сердце!

— Не можешь.

— Ты опять! Откуда столько самомнения?

— А у тебя?

— Я первая спросила. Отвечай!

— От жизни.

— О-о-ой! — Лена скатилась с его груди на кровать и, опершись подбородком на руку, пристально уставилась на парня. — Можно подумать, ты такой многоопытный! Прям старикашка…

— Знающий не значит «старый».

— Ну и с чего же это ты «знаешь», что я не могу разбить твое сердце?

Оборотень поцеловал ее в нос и откинулся на подушку, мечтательно забросив руки за голову.

— Сердце, Лена, — это мышца. Физическим воздействием ее можно разорвать. Запросто. Но ты же не станешь втыкать в меня нож прямо сегодня?!

— Сегодня не буду, не с руки, — Лена легла на спину рядом с парнем и тоже закинула руки за голову. — Во-первых, меня тут видели. Во-вторых, ты кое-что должен сделать.

— Умница.

— Но потом…

— А будет ли «потом»?

— Не поняла! — возмутилась Лена и села на живот Оборотня верхом, руки ее угрожающе потянулись к его шее.

— Ты все же решила меня убить?

— Ладно, — осадила девушка. — Я все равно собиралась сделать это только морально. Так ты будешь еще долго мучиться, а мне — больше интереса.

— Морально тем более не получится.

— Да легко!

— Нет.

— Почему?

— Оно тренировано. Смотри, Ленка: когда любую мышцу качаешь, она от нагрузок не выдерживает и рвется. Потом эти разрывы, внутренние ранки (от них-то и болят мышцы, если слишком много тренировались), зарастают рубцами. И именно от них мышца становится толстой. И крепкой. На моем сердце очень много рубцов. У меня было достаточно лет, чтобы их набрать, но мало было для того, чтобы они сдулись.

— Твое сердце сильное и большое?

— И твердое. Практически каменное.

Лена снова легла на него сверху и приложила ухо к груди.

— А бьется, как живое.

Она поцеловала его грудь в сосок, под которым вздыхало сердце. Он вздрогнул и положил ладони ей на ягодицы.

— О чем задумалась, девочка? — потрогала ее за плечо Эмма. — Я тебе уже целую теорию мирового заговора, можно сказать, рассказала, а ты не реагируешь.

— Да? А! Я строю свой план расправы, — ответила Лена и принялась активно уминать булочку, смущенная тем, что подруга застала ее врасплох.

— У тебя есть только неделя, запомни. Так что поторопись.

— Что значит «у меня есть только неделя»? На что у меня неделя? Какая такая неделя? Это почему?

— Слишком много вопросов. Определись и задай один. Иначе я не буду отвечать.

— Эмма! — встрепенулась Лена и строго посмотрела на женщину.

— Ты что-то хотела узнать?

— Эмма, расшифруй, что ты имела в виду, когда сказала, что у меня есть только неделя. Ты меня пугаешь.

— Ты за кого боишься? За себя или за него?

— А тебе не все равно? Отвечай. Я задала один вопрос.

— Не бойся, тебе ничего не угрожает. Если не подставишься в ненужном месте в ненужное время.

— Блин! Опять загадки и полунамеки. Называй мне, пожалуйста, ставки и имена в первую очередь и только потом всякие сопутствующие детали и условия!

— Не кипятись, деточка. И не указывай мне, что я должна говорить, а что нет. Я сама выберу.

Эмма замолчала, как воды в рот набрала. Впрочем, она так и сделала, только не воды, а чаю. Она села и начала мерно похлебывать свой сладкий зеленый чай, медленно закусывая его кексом. Эмма всем своим видом демонстрировала, что ей очень вкусно и ни о чем другом она и думать не думает. Лена скопировала ее поведение. Она придвинулась к столу и продолжила расправу над своей ватрушкой, запивая ее кофе с молоком. Первая не выдержала хозяйка.

— А ты все же почему за него переживаешь?

— Я первая спросила.

— Я — хозяйка. У меня преимущества.

— Ну, ты достала со своей казуистикой. Хорошо! — девушка снова отбросила на блюдце остатки ватрушки и приготовилась объясняться. — Во-первых, мне бы хотелось провести с ним еще несколько ночей. Не кивай! Ничего ты не понимаешь!

— Куда уж мне…

— Не перебивай! Так что считай, что в первую очередь я переживаю за себя любимую…

— Я не сомневалась…

— Я просила не перебивать! Тем более твоими колкостями.

Лена залпом допила кофе и быстрым жестом перевернула чашку, поставив ее на блюдце.