Сам же герцог проголодался. Он отрезал кусок омлета и наколол на вилку ветчину, а экономка и три служанки засуетились рядом, обеспокоенно кудахтая, подглядывая друг за другом и то и дело подливая в чашку герцога дымящийся черный кофе прямо с огня.

Он видел, как Жеаевьева Эверси режет омлет. Эта ее привычка странно очаровала его. Такая же педантичная и своеобразная, как и она сама.

Герцог с интересом обнаружил, что она тоже бродит по дому по ночам. Он заснул, мысленно представляя ее образ: как она бросилась вверх по лестнице, ее длинные черные волосы разметались по плечам, подол ночной сорочки развевался.

Она убегала от него.

Она убегала от себя. У мисс Эверси это прекрасно получалось.

Герцог с нетерпением ожидал, когда все переменится.

— Водоплавающие — серые птицы — любопытный предмет для рисования, — согласился он с Миллисент.

— Я люблю в них пострелять, когда они вырастут, — заметил Джейкоб Эверси.

— Папа! — с уюром произнесли Оливия и Женевьева.

Миллисент не обиделась, обратив все внимание на джем, который передавали сидевшему рядом Гарри, и она, очаровательно наморщив носик, перехватила тарелку.

— Что? — удивленно спросил Джейкоб. — Взрослые, они уже не такие пушистые и очаровательные, зато очень вкусные, — дружелюбно добавил он и откусил половину тоста. — Гарриет знает, как хорошо приготовить дичь, а ваша мать делает мятное желе…

Изольда Эверси посмотрела на мужа, и в ее глазах было выражение мольбы.

Джейкоб замолчал и постарался избежать взгляда жены.

Монкриффа снова охватило любопытство. Какой-то тайный разлад существовал между супругами. Возможно, все еще можно исправить. Герцог вспомнил свою ссору с женой.

— Во что сегодня будем стрелять, ребята? — продолжал Джейкоб, словно они уже прияли решение идти на охоту. — В куропаток? Фазанов? Уток? Леди могут сначала нарисовать их, а потом мы пристрелим птиц, — иронично добавил он и подмигнул.

— Я не против того, чтобы пострелять, — поддержал его герцог.

Йен перестал жевать, шумно проглотил кусок и твердо произнес:

— Мне кажется, будет дождь.

В этот момент облака рассеялись, и в окна полился яркий солнечный свет.

— Мой мушкет всегда начищен, — продолжал герцог почти с нежностью.

— Вы всегда были замечательным стрелком, — небрежно заметил Джейкоб.

— И остался таковым, — радостно согласился герцог.

Он поймал взгляд Женевьевы, ее глаза озорно блестели. Она тут же опустила голову.

В этот момент гости заметили в дверях кухарку Гарриет. Она была бледна и мяла свой передник.

— В чем дело, Гарриет? — строго спросил Джейкоб Эверси.

— Кое-что принесли, сэр.

Гарриет продолжала теребить пальцами передник.

— Судя по выражению твоего лица, это должно быть требование выкупа, — сухо заметил Джейкоб.

— Нет, сэр. Это… — Гарриет отказалась от попыток объяснить. — Думаю, вы сами должны увидеть, — сурово закончила она и замерев у двери кухни.

Эверси и гости услышали приглушенный разговор, шарканье ног и странный шум.

В дверях, шатаясь, появились двое слуг.

Они несли букет ослепительно блестящих цветов. Масса ярко-малиновых бутонов роз, огромных, словно сердце, в окружении пышной зелени, похожей на папоротник, и крошечных ажурных белых цветочков. Букет потрясал воображение и казался почти неприлично чувственным.

Высотой он был не ниже трехлетнего ребенка.

Гости с беспокойством смотрели на букет, словно он мог усесться за стол и приняться за копченую рыбу.

Даже Оливия была в замешательстве.

— Кто мог… После каждого бала одно и то же. Возможно, для него найдется место в… — решительно начала она.

— Они для мисс Женевьевы.

Гарриет была обеспокоена этим не меньше, чем присутствием букета в доме.

Женевьева никогда не забудет пораженное молчание, последовавшее за этими словами. Головы всех сидящих за столом повернулись к ней. Ей стало смешно: ее будто окружили буквы «о» — раскрытые рты, широко распахнутые глаза.

В этих глазах горело такое жадное любопытство, что она опасалась, как бы они не прожгли дыры в ее платье.

— Только невероятно богатый мужчина может позволить себе прислать такой букет, — наконец насмешливо заметила ее мать.

Воцарившееся после этих слов молчание в комнате уплотнилось. Казалось, все с трудом пытаются не смотреть на герцога.

— Мама! — Женевьева закатила глаза. Ее голос решительно нарушил тишину и лишь чуть заметно дрогнул, а сердце где-то колотилось в груди. — Возможно, этот мужчина просто владеет оранжереей или имеет туда доступ, а таковы большинство наших знакомых. Я понятия не имею, кто их прислал. Не могли бы вы поднести их поближе?

Слуги с трудом поставили букет рядом с Женевьевой.

Дрожащими пальцами она косилась розы. Ее лепестки были до безумия, до неприличия нежными.

— Тут была записка, мисс Женфьева.

Гарриет протянула ей сложенный лист бумаги, спечатанный воском. Личной печати не оказалось, Женевьева развернула его.

«Моя уважаемая Венера.

Эти цветы напомнили мне о вас. В моих мечтах ваши губы всегда такие же нежные.

Ваш преданный слуга Марс».

У Женевьевы перехватило дух.

Она почти ничего не видела вокруг. Все ее тело горело от постыдного удовольствия, ужаса и счастья.

Как всегда, герцог зашел слишком далеко, но все же сделал именно то, чего она желала.

Наконец она подняла глаза, но не смогла встретиться с ним взглядом.

Он сказал, что она плохая актриса. Ей придется доказать обратное, несмотря на то что ее щеки стали пылать. Эти цветы были предназначены ей и должны были преподнести урок Гарри. Ей не хотелось, чтобы усилия герцога пропали даром.

— Они прекрасны, — почти небрежный тоном заметила Женевьева.

Как будто она получала такие букеты каждый день.

— Может быть, мы поставим их в…

Миссис Эверси смотрела прямо перед собой, прикусив губу. Она не могла представить себе розы в комнатах внизу.

Герцог без малейшего раскаяния пристально смотрел на Женевьеву.

Кто-то откашлялся. Глаза Миллисент были широко распахнуты, на лице недоумение, а выражение лица Гарри было трудно передать. Он только плотно сжал губы.

Оказалось, что отважился именно он.

— Послушай, Женевьева. — Его голос звучал непринужденно, но чуть выше обычного. — Ты знаешь, кто прислал цветы?