хронической диссоциации, с одной стороны, и ранней и длительной травматизацией, с другой. Также считается, что маленькие дети особенно склонны к перитравматической диссоциации и травматической психопатологии (например: Kluft, 1991; Putnam, 1989, 1997). Таким образом, между тяжелой травматизацией в раннем детстве и наиболее тяжелыми формами диссоциации, которые мы описываем как вторичную и третичную диссоциацию личности, по-видимому, есть устойчивая связь.

Опасные и хронические последствия эмоционального пренебрежения и насилия, к которым относится и структурная диссоциация, широко известны (Cohen, Perel, De Bellis, Friedman & Putnam, 2002). Таким образом, есть связь между выраженностью диссоциативных симптомов, с одной стороны, и тяжестью и повторяемостью травмы сексуального и физического насилия, пренебрежения, а также нарушения материнского ухода за ребенком – с другой (Draijer & Langeland, 1999; Macfie, Cicchetti & Toth, 2001a, b).

Дезорганизация привязанности при хронической травме у детей

Тяжелые нарушения привязанности в детском возрасте являются предвестником диссоциативной патологии, в том числе сложной структурной диссоциации личности. Система привязанности, являясь одной из систем действий, в рамках которой формируются мотивы тенденций к действию, все же занимает особое место, так как главным образом благодаря системе привязанности осуществляется согласованное развитие и функционирование всех систем действий, составляющих личность индивида. Например, система привязанности осуществляет контроль за силой реакций на возможную угрозу, так как слишком сильные реакции могут негативно влиять на развитие тех систем действий, которые отвечают за повседневную активность. Согласно мнению Линос-Рут,

…качество регуляции аффектов страха, испуга и ужаса, доступное ребенку в отношениях привязанности, оказывает решающее влияние на развитие у него способности свободно переключать внимание с оценки возможной угрозы и поиска безопасности на другие задачи развития, – исследование, познание, игру [системы действий повседневной жизни] (Lyons-Ruth, 2003, p. 885).

Благодаря постоянной и согласованной активации нейронные сети, связанные с активностью систем действий повседневной жизни, становятся все более сложными и интерактивными, что помогает формированию целостной личности, вполне приспособленной к жизни среди людей.

Но что происходит, когда в поведении родителей по отношению к детям проявляется враждебность, беспомощность, когда ребенок живет в страхе перед ними? Когда такое поведение родителей постоянно присутствует в их отношениях с ребенком, у ребенка формируется особый стиль привязанности (дезорганизованная/дезориентированная, или Д-привязанность – Howell, 2005; Liotti, 1992, 1995, 1999a, b; Lyons-Ruth, Yellin, Melnick & Atwood, 2003, 2005; Main & Morgan, 1996; Schuengel, Bakermans-Kranenburg & Van Ʋzendoorn, 1999). Термин «Д-привязанность» описывает особый паттерн приближения-избегания в поведении маленького ребенка в отношении значимого взрослого, являющегося одновременно источником и безопасности, и угрозы. Проспективные и лонгитюдные исследования показали, что даже при отсутствии опыта хронической психической травмы у ребенка родительский стиль, провоцирующий Д-привязанность, является предиктором диссоциативной симптоматики на разных возрастных стадиях вплоть до подросткового и юношеского возраста (Carlson, 1998; Lyons-Ruth, 2003; Lyons-Ruth, Yellin, Melnick & Atwood, 2003, 2005; Ogawa et al., 1997). Хотя такое поведение родителей не всегда соответствует формальным критериям жестокого обращения и насилия, все же подобные отношения создают ситуации, для адаптации к которым от ребенка требуется невозможный для него уровень психической эффективности, то есть отношения, в которых ребенок чувствует угрозу, отвержение, огромную дистанцию между собой и взрослым, безучастность взрослого и его беспомощность, являются для него психотравмирующими.

Согласно Лиотти (Liotti, 1992, 1999a), противоречивое поведение, характерное для Д-привязанности, свидетельствуют о существовании нескольких несовместимых «внутренних рабочих моделей» (ВРМ) Я и объекта привязанности, что приводит к нарушениям интегративных процессов в мнестической, аффективной, познавательной сферах и формирования идентичности. Эти внутренние рабочие модели существуют независимо друг от друга и становятся основой для диссоциативных частей личности, имеющих собственные модели самих себя, родителей и других значимых взрослых» (Nijenhuis & Den Boer, 2008).

Когда дети разлучены с теми, кто заботится о них, врожденная система привязанности ребенка инициирует поведенческую и внутреннюю психическую активность, направленную на сближение, преодоление дистанции. Однако сближение с объектом привязанности, который, помимо прочего, пугал ребенка, проявлял к нему пренебрежение и жестокость, может послужить сигналом опасности и, соответственно, активировать подсистемы защиты (бегство, оцепенение, борьба, подчинение). Мы, однако, полагаем, что дезорганизованная привязанность отнюдь не полностью дезорганизована. Конфликт между сближением и избеганием, который ребенок не в состоянии разрешить, приводит к структурной диссоциации между различными частями личности, которые включают в себя тенденции к действию, связанные с особыми стилями ненадежной привязанности и с защитной системой, активируемой в ситуации опасности. Внутренняя организация этих диссоциативных частей определяется характерными для каждой части тенденциями к действию, принадлежащими системам защиты от угрозы или привязанности. Происходящие время от времени переключения между этими конфликтующими частями или вторжения какой-то из них осуществляются вне волевого контроля и без участия сознания, поэтому поведение такого индивида может производить впечатление дезорганизации и дезориентации. Об этой внутренней ситуации можно сказать иначе: системы привязанности и защиты являются вполне организованными, следовательно, и части личности, опосредованные этими системами, отличаются внутренней связностью, упорядоченностью и организацией. Однако связи между самими диссоциативными частями могут быть слабыми или вовсе отсутствовать, поэтому при одновременной активации этих систем у диссоциированного индивида могут наблюдаться признаки дезорганизации/дезориентации внутреннего состояния и поведения.

При хронической детской травматизации действия системы защитных действий, сосредоточенных в АЛ, разворачиваются не изолированно, они включены в контекст важных и жизненно необходимых отношений с другими людьми, поэтому разные диссоциированные части личности могут содержать в себе разные паттерны привязанности: ненадежной и даже надежной. Согласно нашим наблюдениям, некоторые ВНЛ могут формировать вполне надежную привязанность, тогда как другие части личности продолжают придерживаться ненадежных стилей привязанности, что согласуется с литературными данными, согласно которым у одного индивида может быть надежная привязанность к одним людям и ненадежная – к другим (Main, 1995). Хотя АЛ преимущественно сосредоточены на защите, все же большинство диссоциативных частей, может быть, даже все они обладают скрытым или явным паттерном привязанности. В таком случае АЛ формируются не только под влиянием защитных действий, но также и тенденций к действию, задаваемых ненадежной привязанностью, обладающих некоторым сходством с защитными маневрами. К таким тенденциям, например, могут быть отнесены крик привязанности и отчаянный поиск привязанности, борьба и сопротивление привязанности, устойчивые пролонгированные переживания аффекта гнева и состояния дистресса при сепарации (Hesse, 1999), а также избегание привязанности с отказом от контактов с другими людьми (Hesse, 1999). Тенденции к действию, исходящие от системы привязанности АЛ, сформированных в результате травматизации в контексте межличностных отношений, будут отличаться, скорее всего, от тенденций к действию АЛ, сформированных при переживании других психотравмирующих событий, например, вследствие стихийного бедствия. Если первые связаны с тенденциями ненадежной привязанности наряду с защитными стратегиями, то вторые полностью сосредоточены на защите.

Внимательное наблюдение за характерными схемами