– Она еще не готова, – сказал Кэллоуэй.

– Какая очаровательная женщина, – промурлыкал Личфилд.

– Да.

– Я вас не виню…

– Эм-м.

– Но она никакая не актриса.

– Вы же не будете вмешиваться, Личфилд? Я вам не позволю.

– И в мыслях не было.

Кэллоуэй даже немного разочаровался в Личфилде, когда увидел, с каким вуайеристским удовольствием тот наблюдает за неловкостью собеседника.

– Я не позволю вам ее расстраивать…

– Мои интересы – ваши интересы, Теренс. Все, чего я хочу, – это успеха спектакля, поверьте мне. Разве могу я в подобных обстоятельствах тревожить вашу ведущую актрису? Я буду кроток аки агнец, Теренс.

– Кем бы вы ни были, – последовал сварливый ответ, – вы не агнец.

На лице Личфилда снова появилась улыбка – кожа вокруг рта лишь едва растянулась для нее.

Кэллоуэй, чувствуя необъяснимую тревогу, удалился в паб, но никак не мог забыть зубы Личфилда, хищным серпом блеснувшие во время этой улыбки.

Диана Дюваль в зеркальной клетке гримерки готовилась сыграть сцену.

– Можете войти, мистер Личфилд, – провозгласила она.

Он был в дверях раньше, чем последний слог его имени сорвался с ее уст.

– Мисс Дюваль, – он отвесил легкий почтительный поклон. Она улыбнулась – какая галантность. – Вы простите меня за мое вторжение?

Диана бросила на него кокетливый взгляд, мужчины всегда от этого таяли.

– Мистер Кэллоуэй… – начал она.

– Очень настойчивый молодой человек, полагаю.

– Да.

– И, похоже, не считает ниже своего достоинства настаивать на авансах своей ведущей актрисе?

Она слегка нахмурилась – там, где встречались выщипанные арки бровей, пролегла танцующая морщинка.

– Боюсь, что так.

– Весьма непрофессионально с его стороны, – заметил Личфилд. – Но прошу меня простить – его пыл объясним.

Она вышла от Личфилда на просцениум, на свет своего зеркала, и обернулась, зная, что так ее волосы выглядят более эффектно.

– Итак, мистер Личфилд, чем могу вам помочь?

– Эта довольно деликатная материя, – сказал Личфилд. – Горькая истина заключается в том, что – как бы мне выразиться? – ваши таланты не идеальны для постановки. Вашему стилю недостает утонченности.

Двухсекундная выверенная пауза. Она шмыгнула, задумалась о его реплике, потом вышла с просцениума к двери. Ей не нравилось, как началась эта сцена. Она ожидала почитателя, а получила критика.

– Убирайтесь! – сказала она голосом твердым, как кремень.

– Мисс Дюваль…

– Вы слышали.

– Вам же самой некомфортно в роли Виолы, верно? – продолжал Личфилд как ни в чем не бывало.

– Не ваше собачье дело, – отрезала она.

– Но это как раз мое дело. Я видел репетиции. Вы пусты, неубедительны. Комедия – плоская, сцена воссоединения, которая должна разбить нам сердце, – тяжеловесна.

– Мне не нужно ваше мнение, благодарю покорно.

– У вас нет стиля…

– Отвалите.

– Нет подачи и нет стиля. Уверен, на телевидении вы само сияние, но театр требует особой правды, души, которой, если честно, вам не хватает.

Сцена накалилась. Диане хотелось его ударить, но она не могла найти подходящий повод. Не могла же она принимать этого поблекшего позера всерьез. Он был скорее из оперетты, чем из мелодрамы, – в этих своих опрятных серых перчатках и опрятном сером галстуке. Тупой желчный педик, что он понимает в актерской игре?

– Убирайтесь, пока я не позвала помощника режиссера, – сказала она, но он встал между ней и дверью.

Сцена изнасилования? Так вот что они играют? Он запал на нее? Упаси Господи.

– Моя жена, – говорил он, – уже играла Виолу…

– Рада за нее.

– …и ей кажется, она бы могла вдохнуть в роль больше жизни, чем вы.

– Премьера завтра, – Диана поняла, что оправдывается. Какого черта она пытается его урезонить? Этот незнакомец врывается к ней в гримерку и разбрасывается такими ужасными заявлениями. Может, потому, что она немного испугалась. От его дыхания – теперь такого близкого – пахло дорогим шоколадом.

– Она знает роль наизусть.

– Это моя роль. И я ее играю. Я сыграю, даже если буду худшей Виолой в истории театра, понятно?

Диана пыталась сохранить самообладание, но это было трудно. Отчего-то она нервничала. Она страшилась не насилия – но чего-то страшилась.

– Боюсь, я уже обещал эту роль жене.

– Что? – она вытаращила глаза из-за такой наглости.

– И Констанция сыграет эту роль.

Она рассмеялась, услышав имя. Может быть, это все-таки хорошая комедия. Что-нибудь из Шеридана или Уайльда – лукавое, остроумное. Но он говорил так уверенно. Констанция сыграет эту роль – как будто все уже решено.

– Я не собираюсь об этом спорить, приятель, так что если твоя жена хочет сыграть Виолу, то ей, сука, придется играть на улице. Все ясно?

– Она выступит на премьере завтра.

– Ты глухой, тупой или все сразу?

Контроль, говорил ей внутренний голос, ты переигрываешь, ты провалишь сцену. Что бы это ни была за сцена.

Он шагнул к ней, и лампочки зеркала полностью осветили его лицо, до этого скрывавшееся под полями шляпы. Когда Личфилд только вошел, Диана не стала его слишком пристально разглядывать; теперь же увидела глубоко врезавшиеся морщины, вмятины у глаз и рта. Это была не кожа, она не сомневалась. На нем латексные протезы, причем плохо приклеенные. Диану так и подмывало сорвать их и открыть его истинное лицо.

Ну конечно. Вот оно что. Сцена, которую она играет: разоблачение.

– Посмотрим, как ты выглядишь на самом деле, – сказала она, и ее рука метнулась к его щеке раньше, чем Личфилд смог ее остановить, и его улыбка расплылась еще шире. Этого он и хочет, подумала она, но уже было поздно для сожаления или извинений. Пальцы нашли край маски у глазницы и вцепились крепче. Она с силой потянула его на себя.

Тонкий покров латекса отошел, и миру наконец предстал истинный облик Личфилда. Диана хотела отпрянуть, но его рука уже взяла ее за волосы. Ей оставалось только смотреть на это лицо без кожи. Тут и там свернулась пара высохших мышечных волокон, с кожистого мешка на горле свисало что-то вроде бородки, но вся живая ткань давно сгнила. Большая часть лица была просто костью – испятнанной и старой.

– Меня не бальзамировали, – сказал череп. – В отличие от Констанции.

Его слова остались вне понимания Дианы. Она не издала ни звука в знак протеста, что сцена вполне оправдала бы. Она смогла выдавить из себя лишь писк, когда его хватка усилилась, и он запрокинул ей голову назад.