Ирина: Любознательность – это вообще лекарство от старости.

Мизия: Да, думаю, это так. Я любопытная губка: впитываю всё вокруг, поэтому у меня в сердце действительно заключён весь мир.

Ирина: Назови, пожалуйста, твои любимые города. Те, к которым у тебя лежит душа.

Мизия: Конечно, Порту в Португалии. Порту – это часть меня. Порту во всём, там я родилась. Я люблю Лиссабон, где я теперь живу. Он как женщина, лежащая на берегу и ждущая своего моряка. В Лиссабон очень хорошо возвращаться, хорошо уезжать. В Европе я очень люблю Неаполь и Стамбул. Ну и, конечно, Париж. Трудно назвать все, очень трудно. Сейчас, к примеру, очень хочу съездить в греческие Дельфы, там, где была пифия, дельфийский оракул. Конечно, судьбу мне никто не предскажет, но это священное место, в Дельфы я очень хочу. Еще Токио. Не знаю, я действительно люблю мир. Люблю далеко путешествовать. Но в душе я европейка. Я всегда говорила, мой дом – Европа. Лиссабон – моя спальня, Париж – моя гостиная, в которой я принимаю посетителей. Буэнос-Айрес! Я обожаю Буэнос-Айрес.

Ирина: Мизия, мы очень ждём тебя в России. Ты рассказываешь о городах, которые остались в твоем сердце, но, мне кажется, там ещё есть свободное место.

Мизия: Да. Потому что русская музыка, русский кинематограф – они уже со мной, в моём сердце. Но мне нужно чаще приезжать к вам, чтобы я чувствовала – о, я скучаю по этой улице, по этому дереву, я хочу вернуться.

Ирина: И я уверена, что сердца российской публика всегда открыты для той искренней музыки, которую ты исполняешь. Большое, большое спасибо!

Мизия: Тебе спасибо! А теперь давай перейдем к портвейну.

Патриция – прекрасная, босоногая, стремительная как вихрь, наотмашь правдивая. Я пригласила ее на фестиваль «Музыкальный Олимп» в 2004 году, после её победы на престижном швейцарском конкурсе Credit Suisse («Кредит свисс»). Она была такая юная, бесшабашная, ко всему подходила по-своему, но на удивление продуманно и ответственно. Ее появление на сцене было очень многообещающим, и это сбылось: из «гадкого утенка» она превратилась в прекрасного лебедя. На съемках интервью мы встретились с ней спустя тринадцать лет – теперь она очень известная и успешная, но, по счастью, суть её все та же – бесстрашная, отчаянная и одержимая.

Ноябрь 2017 года

Ирина: Патриция, ты впервые выступала в Петербурге в 2004 году на фестивале «Музыкальный Олимп». Уже была хулиганкой. Сразу было видно, что ты не пойдешь по проторенному пути, будешь искать свою дорогу в музыке. Какой ты представляла свою карьеру тогда, о чем мечтала? Сбылись ли твои ожидания?

Патриция: Хороший вопрос, но мне страшно на такие вопросы отвечать, потому что приходится очень много думать, анализировать, а это опасно. Вот сороконожка, когда начнет думать, как она ходит, она перестанет ходить.

Ирина: Я же не спрашиваю, как ты идешь, но куда?

Патриция: Да, куда идти. Мне кажется, что самое интересное просто двигаться, цель не обязательно должна быть определенная, цель должна быть сказочная, одновременно далёкая и близкая. Это тайна жизни, и она настолько интересна, что ее не надо слишком рано раскрывать, ее надо хранить в себе и доверять своим ангелам. По-моему, человек развивается всю жизнь.

Ирина: Предполагает ли это вечное стремление к совершенству?

Патриция: По природе я очень любознательна. Когда открываю партитуру, я не хочу заранее о ней много знать. Я не гид, который ведет по музею, а художник, и, если уж пытаться меня анализировать, то я скорее композитор. На сцене я не играю то, чему меня научили, я самоучка, я пытаюсь сама построить этот дом. Пускай он всем известен, но в этот момент он мой, это моя территория. Как актер, я вхожу в роль и рассказываю известную историю своими словами.

Ирина: А ты оцениваешь степень риска? Это же вызов. То, что ты делаешь, может кого-то покоробить.

Патриция: Да, конечно. Если бы этого не было, мое творчество не имело бы смысла. Мне не нужна скучная территория, я стремлюсь ее взорвать. Иначе я бы так не играла. И то, что меня критикуют, это хорошо – на моем концерте человек не услышит стандарт, ему придется открыть уши и глаза и подумать над этим произведением с самого начала. А очень многие не готовы к этому.

Ирина: Ты заставляешь публику работать, а порой и мучиться. Кто-то после концерта обязательно воскликнет: «Боже мой, это совсем не концерт Бетховена, как же можно так играть?!»

Патриция: Да. Совершенно верно. Это не концерт Бетховена на его пластинке, которую он так любит и слушает каждый день. Это другое, но это та же партитура.

Ирина: Но некоторые и не хотят думать, просто заявляют – «Это не Шуман, это не Бах, это не Бетховен!»

Патриция: На это нужно отвечать так: «Мне вчера звонил Бетховен, он сказал, что так и надо играть». Это абсурд, когда люди говорят, что правильно, что неправильно в искусстве. Таких категорий не должно быть.

Я не знаю, что есть. Я знаю, чего точно нет: в искусстве нет правил. А если они есть, то действительно творческий человек всегда попытается их поломать.

Ирина: Но все-таки играть чисто, не фальшиво – это одно из главных правил. В ноты же попадать надо? Давай хоть в чем-то определимся.

Патриция: Хорошо. Представим, что партитура – это карта. По ней нужно идти, соблюдая правила, иначе не дойдешь до конца. То, что ты на этом пути увидишь, если посмотришь направо, налево, – это и будет твое, то, что ты пережил.

Минор в Шуберте, например, самое светлое, что есть. А мажор бывает иногда очень грубый, банальный. Мне кажется, каждое произведение обладает душой, которую творец (писатель или композитор) запечатлевает на бумаге. Книгу ты читаешь в одиночестве и в разные моменты жизни понимаешь прочитанное по-разному. А с музыкой? Здесь мы очень зависим от интерпретаций. Нам могут играть одно и то же произведение абсолютно одинаково – это называется «школа и традиции», называется «правильным», это выигрывает на конкурсах и передается в следующее поколение. Такая музыка становится мертвой, памятником, я её не чувствую, не слышу её больше.

Ирина: Но почему слушатели ходят на концерты, точно зная, что и как они услышат?

Патриция: Доказать себе, что все в порядке: я заплатил за билет, за качество, это не будет хуже, чем на моей пластинке. А если там что-то по-другому – становится непонятно, опасно, чувствуешь себя неуверенным. Что происходит?! Что это за произведение? Я не узнаю! И начинается дискуссия с самим собой – хорошо ли это? Читаешь рецензии в газетах на следующее утро: что я там не понял? Но есть люди, которые приходят на концерт, чтобы узнать что-то новое. Как в науке: настоящий ученый тот, кто пытается узнать что-то новое. А тот, кто говорит, что два плюс два четыре – это профессор, это учитель, это школа. Экспериментатор рискует, лаборатория может взорваться в конце, и именно он приходит к новому.