Как же наша старушенция изменилась за пару месяцев: совершенно усохла, как будто стала меньше ростом. Мы с мамой заговорщически перемигиваемся, в то время как я норовлю высвободиться от бабушкиных объятий, окутанный ароматом чеснока, лука, парного молока и меда.

— Я вот грибочков вам привезла маринованных, варенья, молочка, — баночки и свертки с превеликими предосторожностями выгружаются из сеток и допотопных корзинок.

— Ну, чего ты все это тащишь на себе? Неужели ты думаешь, что в Москве нет молока? — мама с грустью, но и не без любопытства обозревает груду банок-склянок с яствами.

— Да разве у вас молоко? Так, водичка с химией белого цвета. А это молоко я у Никитиных беру — для Артемушки, у них две коровы и кормят они их хорошо. Ему молочко ох как оно полезно — растет ведь.

— Бабуля, глянь повнимательней — я, вон, как вымахал.

— Школьник, — начинаются мамины нравоученья. — Вон, бабушка первым делом спросила, куда ты надумал поступать.

— А я надумал поступать? — бросаю недоуменный взгляд на маму, наливая себе чай.

— Артем! — у мамы в глазах легко просматривается буря. — Мы же это уже обсуждали, — она отодвигает чашку.

Я, кажется, слегка перегнул, надо бы разрядить обстановку.

— Вот стал бы врачом и меня лечил бы на старости лет, — спешит бабуля на помощь, открывая, не без усилий, банку с моим любимым, клубничным вареньем.

— А если я залечу тебя так, что свет белый будет не мил. Мне же потом всю жизнь мучиться, грех-то какой на душу, собственную бабулю… того…

Шутка дает эффект обратный ожидаемому — бабушка начинает причитать, что все жаждут ее смерти: и соседи, и Никитины, которые на пасеке пчелам сахарный песок подкладывают, и вот Артемка, родная кровиночка — и он туда же… Не помогают и заверения мамы, что у меня такая дурацкая манера шутить. В самом деле, дурацкая. Хотел как лучше, получилось как в анекдоте: «Дурак ты боцман, и шутки у тебя дурацкие…»

— Ну, чего вы ко мне прицепились, вон еще сколько времени до вступительных экзаменов осталось. И с какой радости вы уже сейчас носитесь с моим поступлением? Да еще в медицинский? Я еще в армии должен отслужить, — говорю, не подумав и тут же кусаю себя за язык. Мы пару раз с мамой обсуждали предстоящую армию и каждый раз все заканчивалось ее слезами. Она считает, что вчерашним школьникам рано служить в нашей армии, очень уж время неспокойное сейчас.

— Вот закончишь институт, и отправишься служить. Я просто хочу, чтобы ты выбрал профессию, которая тебе интересна и начал готовиться к экзаменам. Хотя, конечно, если ты выберешь физкультурный, то можно считать, что ты уже в списке студентов, — и мама иронично посмотрела на мои выпирающие из-под майки накачанные мышцы.

Ясно, что пора заканчивать милый семейный завтрак.

* * *

У Даньки на столе лежит какой-то диск, на обложке голый череп с двумя перекрещенными костями на обложке. Любопытно…

— Поосторожнее, уронишь, не дай бог, — и он забирает у меня диск.

— А что это за ценность такая, что на него даже дыхнуть нельзя? — искренне удивляюсь я, уставясь на Даньку.

— Это песни Таракана. Ты хоть о нем слышал?

— Если честно, то нет.

— А зря, песни как раз для нас, — и Даня со значением посмотрел на меня.

— А если поточнее?

— Таракан поет о России, о том, куда мы идем и что нас ждет впереди. Между прочим, Учитель обожает его.

— А где их можно купить диски-то Таракана? — мне стало любопытно.

— Так в том-то и дело: так просто их не купишь. Таракан, видите ли, национальную рознь разжигает, и его диски запрещены, понял?

— А откуда он у тебя взялся, с неба что-ли свалился?

— Так это места надо знать правильные и людей, — насмешливый тон Даньки сменился снисходительностью: — Ладно, чего для друга не сделаешь, бери и слушай на здоровье. Только вернешь, как перепишешь себе.

В таких случаях, меня дважды просить не приходится.

— Он еще иногда концерты дает, так что держись ко мне поближе, как узнаю, сразу свистну.

* * *

А бабка дома поджидает с главным вопросом ее жизни: когда я уроки успеваю делать? Еще один контролер на мою головушку. Я популярно объясняю, кому нужны домашние задания, после чего она ударяется в слезы:

— Видно мне и впрямь на тот свет пора, раз я родному внуку не нужна, — заводит она любимую пластинку. — Ты же у нас единственный, мать тобой живет, а ты…

— Да знаю я, знаю.

Теперь можно, хлопнув дверью, запереться в своей комнате, нацепить наушники и врубить Таракана. Песни у него действительно, что надо. Но не для бабули и тем более не для мамы. Эта музыка для нас — гимн «Красного кольца».

Товарищ, верь: пройдет она -

И демократия, и гласность,

И вот тогда госбезопасность

Припомнит наши имена!

Я целую клеймо «Красного кольца» на запястье и прижимаю его к сердцу — оно должно принести мне удачу.

* * *

Сегодня разборка с дагами. Они, видите ли, хотят нам доказать, что тоже могут объединяться и быть силой. Тоже мне «Черные тигры». «Черномазые козлы» — вот они кто. Ну-ну, сегодня мы посмотрим, что это за сила. План у нас простой. Разбираться с этими дикарями с гор предстоит ребятам Даньки. Я присутствую в качестве наблюдателя, сам по себе, как бы набираюсь опыта подобных разборок. С гор эти дикари спустились, видно, не так давно, наверно, поэтому и воспринимают Москву как большой аул. Бойцы от нетерпения разминаются, а архаров все нет и нет. Данька начинает нервничать:

— Артем, как тебе этот их вариант: струсили и не придут? — Данила презрительно сплюнул.

— Нет, не думаю, что даги дадут задний. Знают: после такого им в Москве не жить. Свои же заклюют, перестанут уважать. Опаздывают просто, хотя в самом опоздании может быть и состоит подвох.

Впрочем, вот они — горные «орлы». Настало время пощипать им перья. Нам уже не до разговоров. Говорить с ними не о чем, как поется в песне о любви: все сказано. У нас диаметрально противоположные желания: они вознамерились жить в Москве, мы хотим того же, но без них. В этом огромном городе и нам, и им будет тесно. На этот раз все пошло не так — видно не зря архары припоздали, заготовка у них была, короче. Где они нашли такое количество борцов непонятно, но даги дрались профессионально, они будто предугадывали наши приемы за секунду до того, как мы пытались их провести. В общем, на этот раз Фортуна была не на нашей стороне. Последнее, что я помню, как на меня обрушился здоровущий кулак, отключивший меня хуком в челюсть.

Когда я очнулся, надо мной стоял, склонившись, мент, очухавшись я разглядел сержанта, выглядел он чуть старше меня:

— Ну, ты, живой? — он потряс меня за плечо и я с трудом подтвердил его догадку.