– Что с тобой случилось?

– По-моему, это с тобой случилось. – Она выдернула руку и посмотрела ему в глаза. В ее глазах любви по-прежнему не было. – Я не травмировалась.

– Ой ли! – Лукьянов невесело улыбнулся. – Похоже, что у тебя какая-то душевная травма…

– Ты ошибаешься, – выдохнула она, и Иван Андреевич удостоверился в том, что не ошибается.

Громыхнуло чуть ли не над их головами. Кот Михаил, который по своей привычке терся о ноги Лукьянова, испуганно пискнув, сиганул в комнату. Длинная извилистая молния прочертила небо почти посредине. Элла оказалась на одной половине разломленного золотистым зигзагом пространства, Лукьянов – на другой. Он подумал, что это символично, и взял жену за руку. Ему казалось, что она опять вырвет свою ладонь и останется под дождем с громом и молнией, только бы не находиться с собственным мужем наедине. Но Элла руку не вырвала, и тогда он увел ее в комнату, усадил на диван и сел рядом. Стоять он как-то быстро утомился. Сил все-таки было маловато.

– Чего ты хочешь от меня, Ваня? – в несвойственной ей нервной манере спросила Элла.

– С тобой что-то происходит, – сказал он. – И я, кажется, догадываюсь, что…

– Что?! – вскинулась Элла, и в унисон с ее выкриком опять ударил гром. Кот, очередной раз жалобно мявкнув и топоча, как конь, пронесся в глубину комнаты и спрятался под шкаф. Лукьянов опять подумал, что это символично: гром небесный и земной кошачий галоп. Он подмигнул Михаилу, расплющившемуся в весьма узком пространстве, и сказал жене:

– У меня такое впечатление, что ты… влюбилась… разумеется, не в меня…

– Я-а-а-а?!!! – Элла так долго тянула «а», что было ясно: он попал в самое яблочко.

Порыв ветра зашвырнул в окно пригоршню капель. Обычно дождь молотил только по полу лоджии, не долетая до стекол. Сегодня непогода разыгралась не на шутку.

– Ну… не я же…

– Это не так, Ваня… Я… Я люблю только тебя! И ты знаешь это! И если сейчас я… ну то есть… мы не спим вместе… то это только лишь потому, что твое здоровье…

– Это пошло бы на пользу моему здоровью, – перебил он, поскольку был настроен говорить ей наперекор. – И мальчишки на отдыхе у бабушки с дедушкой! Все условия, а ты не хочешь.

– Я? Почему это я не хочу? Я исключительно из-за тебя… А если ты… то пожалуйста…

Элла осторожно придвинулась к нему. Потом обняла за шею и поцеловала в губы. Впервые за все годы супружества губы жены показались Лукьянову холодными и неприятно липкими. Впрочем, чего удивляться. Они же у нее, как всегда, были накрашены. Вот он, наверное, сейчас смешон, с лиловыми губами в Эллиной помаде.

– Ну сам-то меня обними, – прошептала она, и он удивился тому, что даже не подумал этого сделать.

Он обнял жену и почему-то не узнал своих ощущений. Женщина, которую он обнимал в последний раз, была другой: не такой поджарой и сильной. Та, другая, была нежной, с мягким податливым телом… Что за ерунда! С каким еще другим телом? Он не ходок по женщинам!

Лукьянов стянул с жены спортивную маечку и вздрогнул от очередного громового раската. В призрачном отсвете электрического разряда грудь Эллы показалась ненастоящей, сделанной из синего полимерного материала. И на ощупь она была чересчур упругой и слишком уж маленькой. С усиливающимся с каждой минутой интересом он принялся раздевать Эллу дальше.

Гроза уходила в сторону. Последняя молния прочертила небо, громовой раскат раздался уже где-то далеко-далеко, на самом краю света. Кожа женщины перед Иваном Андреевичем приобрела нормальный человеческий цвет. И тем не менее все было не так… Ему будто подменили жену. Та, которую ему хотелось бы обнимать, имела нежно-розовую кожу и белокурые волосы… везде… Жена была сильно загорелой брюнеткой. Даже следы от купальника не были белыми, скорее бежевыми… возможно, цвета тех панелей, которыми она собиралась обить лоджию. А еще эта женщина была чересчур агрессивной. Она очень быстро перехватила инициативу в свои руки, и на какое-то время Лукьянов выпал из действительности. Он перестал анализировать свои ощущения, потому что они были слишком хороши. Он целиком отдался во власть этой женщины, которая прекрасно знала, как доставить ему удовольствие.

Да… Элла всегда это знала… А он… А что же он? А он, похоже, полное ничтожество… Его жена всегда могла настоять на своем и в постели. Настояла и в этот раз…

Когда она наконец оторвалась от него, Лукьянов спросил:

– Элла, ты никогда не красила волосы в белый цвет?

– Нет! – резко ответила она. – Почему ты спросил?

– Понимаешь, мне кажется, что ты когда-то была блондинкой, – задумчиво произнес он. – Аж в висках больно… Силюсь что-то вспомнить – и никак…

– Ну… вообще-то… я как-то красилась на пару тонов светлее… Может быть, тебе это вспоминается?

– Может быть…

– Ты вообще, Ваня, многое забыл…

– Похоже на то… – не мог не согласиться он.

Элла приподнялась над мужем, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Ты забыл, что был смелым и решительным в… сексе!

– Да? – удивился он. – И насколько же смелым?

– Настолько, что доставлял мне неземное наслаждение.

– Да? – только и смог повторить он. – То есть то, что было сейчас, это наслаждение земное… или… вообще не наслаждение?

– То, что было сейчас, сделала я. Для тебя. Мне бы хотелось, чтобы и ты…

– Что?

– Постарался для меня… – Она легла на спину и закрыла в ожидании глаза.

Лукьянов посмотрел на лежащую перед ним обнаженную женщину и некстати подумал, что ему совершенно не хочется для нее стараться. Она ему не слишком нравится. Все-таки она чрезвычайно худа. В юности жена была все же полнее, а этот новомодный фитнес, которым она с остервенением занимается, похоже, высосал из нее все соки. Сейчас, когда лежит на спине, ее груди совсем расплющились и почти не напоминают женские. И бедра слишком узки. Ивану Андреевичу всегда хотелось, чтобы она была чуть пополней… Он не был поклонником мальчиковых тел. Женщина должна быть женщиной… А бронзовый загар и вовсе противен. Горели бы эти солярии синим пламенем! Хорошо, хоть Элла не загорает в них обнаженной. А то вообще перед ним лежала бы не женщина, а бесполый подросток с какой-нибудь африканской окраины. А так… эти светлые участки… они еще могут на что-то его сподвигнуть. Хорошо, что Элла, закрывшая глаза, не могла его видеть. Лукьянов неприязненно сморщился и положил руку на малоаппетитную грудь жены.

Он, конечно, старался, как она того и просила, и даже сумел-таки выжать из нее вопль восторга, но, похоже, Элла ждала большего. После всего между ними происшедшего она не поцеловала его горячо и страстно, как обычно, а сжалась на постели в некрасивый угловатый комочек. В неверном свете подступивших сумерек ее тело на светлой простыне казалось почти черным.

– Я не оправдал твоих ожиданий? – спросил он.