– Ты сделал все, что мог, – ответила она в подушку.

– То есть на большее я и не способен, – усмехнулся он. – Тебе, явно, восторга не хватило.

– Да… не хватило…

Лукьянов опять сморщился. Могла бы и приврать. Все-таки он после тяжелой травмы. Не вошел еще в полную силу. Он хотел сказать Элле что-нибудь в эдаком роде, но она опять заговорила сама:

– Честно говоря, Ваня, мне всегда не хватало, но я только недавно разобралась в этом.

– Насколько недавно? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать.

– Неважно…

– А что важно? Панели в лоджию – неважны, твое физическое неудовлетворение – неважно. А что же важно, Элла?

Она села перед ним в некое подобие позы лотоса, даже как-то по-индийски сложила на груди руки и жалобно, что было совершенно на нее не похоже, произнесла:

– И все-таки, Ваня… Ты все время отвечаешь на автомате, не задумываясь, а ты задумайся и ответь…

Она замолчала, и он вынужден был спросить:

– Что ответить-то?

– Ты меня любишь?

– Ну во-о-от… – протянул он. – Опя-а-ать… Сколько можно, Элла! Ты все про меня знаешь!

– Да! Теперь я знаю про тебя даже больше, чем ты сам. У меня нет провала в памяти!

– Ну… и на что же ты намекаешь? – почему-то рассердился и одновременно насторожился он. Ему показалось, что жена знает о нем что-то ужасно постыдное, грязное и мерзкое. Именно потому она и охладела к нему, и не испытывает былого удовольствия от интима. Что же он мог такого натворить перед тем, как ему отшибло память? Он же нормальный интеллигентный человек… без порочных наклонностей и тайных страстей…

– Вот… тебе кажется, что я когда-то была блондинкой… – начала она.

– Ну-у-у… – осторожно подбодрил ее Лукьянов.

– Я даже сказала, что когда-то красилась на несколько тонов светлее…

– И что?

– А то, что я всегда крашусь одинаково…

Лукьянов не мог понять, куда она клонит. За окном сделалось совсем черно, но не потому, что опустилась ночь. Небо опять обложили тяжелые тучи. Ивану Андреевичу подумалось, что они специально скопились исключительно перед их с Эллой окном в предвестии какой-то кошмарной развязки разговора.

– Я понял: ты всегда красишься одинаково… И что? – уже с самой настоящей тревогой в голосе спросил он.

– А ты все-таки напрягись, Ваня! Может быть, сумеешь вспомнить ту, у которой светлые волосы и очень белая кожа? Заканчивается лето… Временами было довольно жарко, а она, эта женщина, и сейчас почти совсем незагорелая. Прямо Снегурочка…

Лукьянов посмотрел на Эллу, которая Снегурочку не напоминала даже в первом приближении, и в висках у него застучало. Загрохотало и на улице. Раскаты все приближались и приближались. Еще бы! Надо же громыхнуть прямо перед их окнами, чтобы они с Эллой прочувствовали силу непогоды! Ивану показалось, что он успел сжать голову руками до того, как небо опять раскололось прямо за стеклом, почти рядом с постелью, но это ему не помогло. Затылок резко обожгло болью. Потом боль распространилась по всей голове. Хотелось закричать.

Электрический всполох полоснул по белью и женщине, которая на нем лежала. И она будто изменилась… Всего лишь на одно мгновение, но Лукьянов успел увидеть светлые кудряшки, разметавшиеся по подушке… красивую грудь, настоящую женскую, а не подростковую… белую ногу, слегка согнутую в колене… Что же это? Кто же?… Не может быть, но это… Неужели… Нет… Черт! Как раскалывается голова… Это из-за того, что она так болит, ему видятся странные белые женщины… Вот… хорошо… хорошо… Перед ним уже Элла… Загорелая и худенькая, как всегда… Нет Снегурочкам! Да здравствует Элла!

– Вспомнил? – Вопрос жены донесся до него глухо, как из подземелья. А он уже ничего не хотел вспоминать. Это слишком болезненно. У него будто закипал мозг. Хоть бы прекратилась гроза… От этих молний что-то странное происходит и со зрением. Пространство искривляется… На окне повисла какая-то странная занавеска… Будто парус… Вечно Элле приходят в голову какие-то экстремальные идеи… И кровать купила новую… Зачем? Раскладной диван более удобен… И волосы… Она все-таки покрасила волосы… Как все-таки хорошо, что она не ходила в солярий… Надо сказать, чтобы она вообще туда ни ногой… В конце концов, он имеет право это потребовать… как муж… Ему нравится, когда кожа такая… нежная, молочная, чуть-чуть розоватая… Элла… Нет… не Элла… Но это же невозможно… Он никогда не видел эту женщину обнаженной… Он смел только целовать ее… и все… Они были слишком юны… Он был слишком влюблен в нее… в Дашу… Даша… Это же Даша… Даша!

В унисон с мощным громовым раскатом, которого не слышал, Лукьянов гортанно выкрикнул: «Даша!», и все исчезло: широкая двуспальная кровать, парус на окне, прекрасная белокурая женщина. Перед Иваном сидела Элла, закутавшаяся в одеяло, и напряженно смотрела на него почти совсем черными из-за расширившихся зрачков глазами.

– Вспомнил? – опять спросила она, а он ничком повалился на постель. То, что он будто бы вспомнил, не могло быть на самом деле. Он не мог быть с Дашей в одной постели… Он не видел ее сто лет… Она чужая жена… Вышла замуж за… Архипов? Архипов… Архипов!!!

В мозгу всплыла пошлая фраза: «Не нукай, не запряг!» Потом вторая: «Я хочу, чтобы ты забыл даже мечтать о Дашке!» Надо же, какое дурацкое построение фразы! Мог бы сказать проще: «Даже и не мечтай о Дашке!» Хотя, какая разница? Он не может о ней не мечтать… Мечтать… Нет, не только мечтать… Они же с Дашей… Да-да! Потому и парус! Гостиница называлась именно так: «Парус!» А Архипов…

С очередным громовым ударом и слепящим светом молнии Иван Андреевич увидел, как Архипов размахнулся, и… вспомнил абсолютно все.

– Что это? – спросил Дмитрий, с изумлением уставившись на ненадеванные, новехонькие роликовые коньки в руках у Майи. – Ты решила стать роллершей?

– Это для твоей дочки, – отозвалась Майя. – Она ведь скоро приедет из лагеря.

– Приедет, – согласился Архипов, не в силах отвести взгляда от роликов. – А откуда ты узнала?

– О чем?

– Ну… что Юлька мечтает о роликовых коньках…

– Не знаю… Я подумала, что сейчас все дети о них мечтают… Я бы тоже мечтала, если бы была Юлькой…

– Да… Она говорила, что ролики есть уже у многих ее подружек и что она тоже их хочет. Мы… ну, в общем, я… я обещал ей подарить на день рождения. Он у Юльки в октябре…

– В октябре уже может оказаться поздно кататься, а сейчас – в самый раз.

Архипов с удивлением и даже некоторым подозрением вгляделся в лицо женщины с коньками в руках. Не покупает ли она его таким образом? Пожалуй, стоит проверить. Он склонил голову на бок, оглядел всю Майю целиком и спросил:

– То есть ты готова дружить с моей дочерью?

– Нет, не готова, – покачала головой она.