«Связать, – прикидывала Ирма. – В вену ввести глюкозу, кормить через зонд. Но где его взять? И как поставить?»

Она почти забыла о том, что собиралась записывать истории за Гройсом. Между ними давно шла война. На одной стороне был ублюдок, решивший, что может заставить ее плясать под свою дудку; на другой – чистая женщина, умная, выносливая и терпеливая. Он хочет жертв? Хочет, чтобы ему отдали бедного пса? Чтобы и тот вышел из этого горнила не закаленным, а искалеченным? Никогда! Она этого не допустит.

В мыслях Ирма сражалась за святую душу Чарли с самим дьяволом. У дьявола был изогнутый острый клюв под умными глазами.

Гройс пришел в себя, когда за окном начало смеркаться. Глотнул воды, хотел помочиться, но сил не хватило даже на то, чтобы стащить штаны. В голове что-то звенело. Собственная рука, когда он поднес ее к лицу, показалась ему похожей на скрюченную птичью лапу.

Где-то там за дверью скулил бедный Чарли.

Подумав о собаке, Гройс вдруг вспомнил, как делал запасы лакомства из хлеба с сахаром. Часть он скормил псу, а часть припрятал. Кровать была панцирная, древняя – должно быть, стояла здесь последние лет двадцать, и он проковырял в матрасе дырочку, в которую и сложил маленькие хлебные шарики. Ирма, меняя простыню, ее не заметила.

При мысли о черством хлебе у Гройса во рту открыли кран, и из него полилась слюна. Он сглотнул и полез в свой тайник.

От хлеба остались одни крошки. Он укололся обо что-то, пока вытаскивал их, а потом слизывал с трясущейся ладони. Весь перепачкался в собственной слюне и хлебе. Но впервые за четверо суток у него во рту была еда. Еда!

Гройс выскреб всю свою заначку. Спасибо тебе, Чарли, спасибо!

Убедившись, что больше ничего не осталось, он машинально поднес к губам уколотый палец. И замер.

Минуточку…

Рука его нырнула под себя и нащупала то, обо что он укололся. Одна из пружин кровати лопнула и торчала вверх, продрав матрас, точно корень землю. Пружины были тонкие, ржавые. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Гройс уцепился за этот металлический корешок, покрутил его – и тот остался у него в ладони.

Старик вытащил руку. Не веря своим глазам, он смотрел на маленький железный крючок с его мизинец длиной, загнутый на одном конце.

Перед ним была отмычка.

При мысли о том, что все это время он лежал на ключе от своих наручников, Гройс засмеялся. Его бросило в пот, следом окатило ледяной слабостью. Но он все равно продолжал улыбаться. Ты жарь, а рыба будет. Никогда не знаешь, в какой луже она подвернется.

Согнув кончик крючка зубами, он вставил его в отверстие наручников. Руки тряслись. Ему пришлось закрыть глаза, перевести дыхание и вспомнить что-нибудь очень хорошее и вдохновляющее – например бифштекс, или соседку, выходившую по утрам выкинуть мусор в таком халатике, что на ее прелести сбегались посмотреть даже крысы, или коньяк, который нальет ему старый друг Моня Верман, когда все это закончится и они вместе посмеются над нелепой историей.

Ирма хотела, чтобы он рассказывал ей байки? Она станет героиней лучшей из них!

Он повернул свой импровизированный ключик в скважине и услышал щелчок замка.

– «Дербент», – пробормотал Гройс, высвобождая запястье, – настоящий. Дагестанский.

Покачиваясь и цепляясь за мебель, он доковылял до двери. В середине пути ему пришлось сесть на пол и ползти, потому что его ноги, оказывается, разучились ходить. Самое обидное заключалось в том, что добравшись в итоге до двери и подергав ручку, Гройс убедился, что его заперли.

Этим путем не выбраться.

Он вернулся к постели, едва удержавшись, чтобы не пнуть напоследок ведро. Представил лицо Ирмы, входящей в комнату, где разлита его моча, и вновь засмеялся. «Господи, много ли надо мне, старому человеку, чтобы порадоваться!»

Но времени не было. Он забрался на кровать, подергал шпингалеты и распахнул окно.

На него дохнуло таким жирным, тяжелым запахом земли и травы, что Гройса едва не снесло обратно в комнату. Его как будто огрели лопатой. Звон в ушах набрал силу. Старик выждал несколько секунд, пока он стихнет, а затем перевалился через подоконник, неуклюже опустил ноги и мешком рухнул вниз.

Вокруг постепенно сгущались сумерки. Он поднялся и стоял в одних носках на траве, в которой желтели одуванчики, и не мог поверить, что наконец свободен. Осталось только найти кого-нибудь живого в этом сонном царстве.

Гройс сделал шаг, другой. Надо обойти дом и постучаться к соседям. Местечко, очевидно, довольно заброшенное, но не может быть, чтобы Ирма жила тут одна.

В этот момент случилось два события. Из соседнего дома вышел сорокалетний Замир Джунайдов, а с другой стороны в поселок въехала Ирма, вернувшаяся от врача.

Замир был человеком робким. Он привык жить в окружении большой семьи и слышать по утрам не птичье пение, а крики детей и ругань женщин. Огромный пустой дом, вокруг которого шумел лес, угнетал его. И когда Замир увидел в соседнем саду фигуру в белых одеждах, идущую, пошатываясь, ему навстречу, он вскрикнул и схватился за лопату.

Ирма едва не задавила по дороге чью-то кошку, метнувшуюся перед ее машиной. Долю секунды ею владело сильное искушение вдавить педаль газа, чтобы тупая тварь гарантированно не успела удрать. Из-за таких вот безмозглых животных гибнут люди на дорогах, она не раз слышала об этом. Сама она никогда не стала бы дергать руль. Но ведь не все так здраво мыслят, как она.

Кошка, вызвавшая ее ярость, была только поводом. Настоящая причина заключалась в разговоре с врачом. Тот оказался слишком дотошным. И, кажется, не поверил ее истории про бабушку подруги, хотя что могло быть правдоподобнее. Нет, сказал он, не существует способов насильственного кормления в домашних условиях. Вы должны поместить эту женщину в больницу. Почему она не ест? Чем она болеет? Вы захватили назначения других врачей? И почему на консультацию не пришла сама подруга? Что за глухой телефон?

Ирма извивалась ужом. В конце концов скомкала разговор и торопливо ушла, спиной чувствуя недоверчивый взгляд врача. Сволочь какая! Лишь бы сунуть нос не в свое дело.

Врач напугал ее, заставил чувствовать себя неловко, и Ирма злилась на него. Однако настоящую ярость вызывал в ней Гройс. Как только Ирма осознала, что не способна силой заставить старика делать то, что она хочет, с ней случилось нечто вроде озарения.

Он с самого начала знал, чем все закончится! Он хотел, чтобы она унижалась перед ним. Умоляла его. Это его способ изнасиловать ее, сломать, надругаться над ее душой.

Физически он давно ни на что не способен, к тому же, хвала ее предусмотрительности, она посадила его на цепь. Но его злобный извращенный мозг все равно придумал, как осквернить ее. И что же, она не способна этому противостоять? Он так и будет глумиться над ней, старый дьявол? Ни за что! Она привяжет его к кровати, вставит в его горло трубку и будет лить в нее кашу до тех пор, пока та не заполнит его до краев. Вот что она сделает. Это будет справедливо!