Она схватила Чарли и потащила к себе. Пес гавкнул от неожиданности, вывернулся и упал на пол.

– Он меня ненавидит! Это вы! Все вы! Что вы с ним сделали? Вы его заставили!

Не переставая кричать, Ирма волокла упирающегося растерянного пса прочь из комнаты. Другой человек давно взял бы его на руки, но Ирма никогда не поднимала Чарли – брезговала. Обхватив его за шею, она пыталась сдвинуть беднягу с места. Гройс уговаривал отпустить его, Ирма визжала, и одуревший от всей этой какофонии Чарли, когда его в очередной раз больно дернули за шерсть, взвился в воздух и в ужасе клацнул челюстями.

Ирма выпрямилась.

До смерти перепуганный пес забился под кресло.

Она поднесла палец к глазам и рассмотрела так, словно это была не принадлежащая ей часть тела. Там, где зубы собаки скользнули по руке, был содран лоскут кожи и текла кровь.

Все как с совой, подумала Ирма. Только сова кинулась сама. А Гройс испортил ей собаку. Заразил пса своей ненавистью. И вот результат: Чарли ее искусал. Ее ласковый добрый Чарли, который даже кошек не трогал.

– Пойдем, – сухо сказала она, внезапно успокоившись.

Пес скулил под креслом. Он не понимал, что происходит. Его так хвалили, так любили…

– Пойдем! – тверже повторила Ирма.

– Слушайте, вы испугали собаку, – начал Гройс, – и честно говоря, я тоже не совсем понял, что произошло. Чем я вас обидел? Мы всего лишь хотели…

Ирма сдвинула кресло, прочно ухватила Чарли за ошейник и потащила за собой. Гройс болезненно скривился, увидев страх в его глазах.

– Ирма, давайте поговорим, – сделал он еще одну попытку. – Клянусь, мы друг друга не поняли!

Хлопнула дверь.

Его оставили одного.

Утро следующего дня

– Рассказывайте!

Она уселась напротив него с блокнотом. Аккуратно причесанная, подтянутая и свежая. Только губы не накрашены, вопреки обыкновению, но это ей даже шло.

Гройс наутро чувствовал себя разбитым. Накануне, после дикой сцены с псом, Ирма к нему больше не заходила. Он чувствовал вонь, исходящую от переполненного туалетного ведра, и хотел пить, но все его звонки в колокольчик привели лишь к тому, что у него самого зазвенело в ушах.

Когда он проснулся утром, ведро было чистым.

– Что рассказывать?

Он потер глаза. Хотелось есть, хотелось пить, хотелось помыться! И что, черт возьми, с собакой?

– Вашу историю.

– Что?

– Очередное мошенничество. Давайте, давайте! Чем раньше закончите, тем быстрее получите свой завтрак.

Гройс посмотрел на Ирму. Она не шутила.

– Где Чарли?

Она выразительно помахала блокнотом:

– Приступайте, Михаил Степанович.

– Где Чарли? – повторил старик.

– В кухне. Ест. Вы тоже получите кашу, когда мы с вами сделаем часть работы. Нам нужно нагнать вчерашнее.

– Покажите мне его!

– Нет. Забудьте.

– Почему?

– Это моя собака, а не ваша.

– Я не собирался становиться его владельцем. – Ему показалось, что он понял ход ее мыслей. – Вы думаете, я приучал его к себе? Вытеснял вас из его сердца? Господи, нет же! Если хотите, я покажу вам, как с ним заниматься, и вы сможете…

– Вы слишком много болтаете, Михаил Степанович, – оборвала его Ирма. – И все не по делу.

Она взяла с ним холодный отстраненный тон и глядела не на него, а чуть в сторону, как будто за его левым ухом было что-то интересное.

– Значит, меня назначили совратителем дворняг, – хрипло сказал Гройс.

– Я жду, – напомнила Ирма, игнорируя его замечание.

– И собаку ко мне больше не пустят.

Женщина пожала плечами.

– И вы решили побыть строгой нянюшкой. Сначала уроки, потом еда!

Старик растянул рот в ухмылке, от которой ее передернуло. Рука сама потянулась к пересохшим губам.

Ей постоянно хотелось их облизывать. Помада пропала, последняя, как назло, из всего запаса, а поселковая аптека оказалась закрыта. Ехать в город Ирма не могла: на единственном отрезке пути, вокруг которого не было объезда, вчера затеяли ремонт, и Яндекс предупреждал о восьмибалльных пробках. Утром она нашла столетнюю баночку вазелина и выскребла из нее остатки. Стало полегче, но ненадолго.

Нанести макияж она теперь тоже не могла. Обыкновенная помада сушит губы. Ирма всегда мазала их сначала гигиенической, а сверху уже красила обычной. Без ярких губ она ощущала свое лицо голым.

Все шло не так! Куда могла исчезнуть помада? Все время была в кармане, под рукой, чтобы Ирма в любую секунду могла смягчить сухую кожу. Сливочное масло ей не помогало, от оливкового только хуже. Нижняя губа уже покрылась чешуйками. Фу, мерзость!

– Верните собаку, – потребовал Гройс.

Ирма фыркнула.

– Заперли меня здесь, – начал он угрожающе тихим голосом. – Высасываете из меня мою биографию. Придумали себе какое-то оскорбление. Теперь отняли единственное тихое развлечение, доступное старику.

– Вон ваше тихое развлечение, – Ирма кивнула на принесенные ею утром два тома: «Мизери» Стивена Кинга и «Графа Монте-Кристо». Что бы там ни болтал Гройс, у нее тоже имеется чувство юмора! Она и пошутить над ним может!

– Сами читайте Дюма! – отрезал старик. – Авось начнете лучше писать!

Высокомерная улыбка сползла с ее лица.

– Пса вы больше не увидите, – отрезала Ирма.

Гройс дернулся так, что резко звякнула цепочка. «Вот же сука!»

– Хотя бы дайте позавтракать!

– Когда отработаете свое!

– Ах так! – крикнул взбешенный Гройс. – Тогда… тогда…

– Что? Что тогда? Обмочите мне кровать? Будете плеваться своим ядом? Давайте!

Она радостно засмеялась. Наконец-то! Наконец-то она полностью владеет ситуацией. Это ее дом, ее собака, ее жизнь, и она не позволит мерзкому старику все испортить.

Ирма ощутила себя валькирией, воительницей на защите родных земель. Она расправила плечи и выпятила подбородок.

Гройс молчал.

– Вот сразу и кончилась ваша изобретательность, – посочувствовала Ирма. – Ну? Что вы можете? Взгляните правде в глаза. Вы старый и немощный. А еще глупый. И очень злобный. Знаете, ведь я вас еще вчера боялась, Михаил Степанович. А сегодня все, кончилась ваша власть.

Это действительно смешно, подумал Гройс. Кто он? Старик на смятой кровати, прикованный к ее спинке. Небритый! – это почему-то было очень важно. А тетка, зарвавшаяся со своей игрой в начальницу тюрьмы, смотрит на него ясными глазами, круглыми, как у морской свинки, и на губах ее играет самодовольная улыбка.