Абстрактное мы понимаем благодаря перенесению его на карту физического. Только вдумайтесь: что такое время? Мы часто говорим о времени как о пространстве и используем при этом пространственные образы, например: «Он передвинул встречу на два часа вперед». На такое абстрактное понятие, как время, мы переносим конкретику наших телесных движений. О чем говорят такие выражения: «Я предвкушаю нашу встречу в пятницу» или «Оглядываясь назад, на нашу встречу в прошлую пятницу, я понимаю…»? Они говорят о том, что мы взываем к чему-то, имеющему пределы и границы, такому как пространство, чтобы придать смысл другому понятию, воспринять которое нам сложнее, например времени. При этом мы крайне редко говорим о пространстве, как о времени. Было бы странно сказать: «Этот участок дороги длительный», чтобы выразить мысль о его размере. Однако мы можем сказать: «Время поджимает», чтобы напомнить о приближении крайнего срока. Когда людей, стоящих в очереди в столовую, спрашивали, когда состоится назначенная на среду встреча, если ее перенести на два дня вперед, то те, кто уже отстоял очередь и значительно продвинулся вперед, чаще, чем те, кто стоял в самом конце очереди, отвечали, что встреча состоится в пятницу{140}. (Правильный ответ: в понедельник.) Иными словами, передвижение в пространстве оказывает влияние на наши представления о времени. Поскольку мы способны физически перемещаться в пространстве, но не во времени, то склонны использовать первое, когда думаем о втором, но никогда наоборот.

Даже когда люди вспоминают события из прошлого или планируют будущее, их тело, похоже, скрыто проигрывает образы времени как высказывания о пространстве. Когда люди думают о том, что случилось в прошлом, они немного отклоняются назад, а когда размышляют о будущем, слегка наклоняются вперед. Это смещение в ту или другую сторону совсем незаметно, всего несколько миллиметров, тем не менее оно иллюстрирует склонность переводить время на «язык» телесных движений в пространстве{141}.

После потери мяча оклахомцем убойным броском в игру вступает Леброн.

Леброн доводит мяч до вершины трапеции, проходит трехсекундную зону и подносит Кевину Дюрану на ладони отменный двухочковый.

Ели вы фанат баскетбола и особенно если любите играть в свободное время (даже если в последний раз затягивали шнурки на кедах в далекие дни учебы в средней школе), эти предложения наверняка кажутся вам вполне осмысленными. И ваш наблюдательный мозг наверняка проигрывает все то, о чем вы читаете, как будто вы и есть Леброн. В определенном смысле так и есть: мозг думает, что вы член команды «Майами Хит» и сейчас находитесь на паркете. Не исключено, конечно, что в какие-то моменты вы побывали также и игроком «Оклахома-Сити Тандер», но, надо полагать, приятного в том было мало – раз вам довелось выступать против «Хит» в чемпионате НБА 2012 года.

Мы понимаем такие слова, как «бросить», потому что научились объединять бросательные движения с близкими к нему словами. Такие слова, как «бросок» и «двухочковый», обретают для нас смысл благодаря предыдущему опыту. Означает ли это, что мы не сможем понять то, что читаем, если сами ранее не выполняли описываемых в тексте действий? Не обязательно. Если вы никогда не пользовались китайскими палочками для еды, вы все равно поймете смысл предложения: «Мила аккуратно подняла клецку палочками». Просто в этом случае вы перенесете то, что читаете, на более знакомые действия, как, например, есть клецки вилкой или держать карандаш кончиками пальцев. Тем не менее, если бы вы могли опираться на опыт собственной двигательной системы, то вам было бы легче понимать слова.

Когда знаешь, что опыт действий в реальном мире оказывает влияние на восприятие окружающего, то уже нетрудно объяснить себе, почему спортсмены и фанаты в равной степени подражают движениям, которые видят на поле или по телевизору или о которых слышат комментарии по радио. Несколько лет назад в лаборатории психологии при Университете Майами мы провели исследование, в котором главным объектом изучения была именно эта «мимикрия». Если вы следите за тем, что происходит в профессиональном американском футболе, то, наверное, знаете, что Университет Майами находится не во Флориде, а в Оксфорде, в штате Огайо, небольшом провинциальном городке примерно в 45 минутах езды от Цинциннати. Возможно, вам это известно, потому что Бен Ротлисбергер, квотербек «Питтсбург Стиллерз», выступал за нашу университетскую команду. Еще у нас есть первоклассная хоккейная команда. Когда я работала в этом университете, Брайан Сипотц, один из звездных защитников нашей ледовой дружины, числился ассистентом в моей лаборатории, поэтому я часто ходила на матчи и наблюдала за его игрой.

Брайан был убежден: раз он сам играет в хоккей, его поведение как болельщика меняется. Наблюдая за игрой со стороны, он ведет себя не так, как его друзья-неспортсмены, и он лучше их понимает происходящее на льду. По его словам, когда он смотрит на игру, то чувствует себя так, будто и сам играет: невольно дергается, уворачивается и движется, как если бы находился на месте игрока с шайбой. Это чувство возникало не только тогда, когда Брайан смотрел игру, но также и в моменты, когда слушал радиотрансляцию матчей любимой НХЛ. Мог ли собственный игровой опыт на льду изменить его понимание поведения спортсменов, за игрой которых он наблюдал как зритель? Мы решили протестировать утверждения Брайана. Для этого пригласили к нам в лабораторию его товарищей по хоккейной команде и еще одну группу ребят, которые спортом не занимались. Мы хотели с помощью сканера понаблюдать за их мозгом, когда они будут слушать радиотрансляцию смоделированного хоккейного матча, и выяснить, насколько близко к сердцу каждый из них будет принимать то, что слышит.

Когда хоккеисты слушали матч, двигательная система их мозга, и особенно премоторная зона коры, пребывала в возбужденном состоянии. А вот у ребят, которые не играли в хоккей, во время трансляции матча участок коры, отвечающий за «хореографию» движений, оставался по большей части в состоянии бездействия – и уж точно ни разу не активизировался до такой степени, как у хоккеистов. Участники-хоккеисты, во время прослушивания аудиозаписи могли воссоздавать в уме поведение игроков на льду. И чем активнее работала их премоторная зона, тем ревностнее они следили за игрой{142}.

Наша работа с игроками в хоккей открывает путь к новому пониманию того, что именно происходит в умах спортивных болельщиков, когда они лежат на диванах или сидят на трибунах и смотрят матч или даже просто слушают его. Все это время их мозг «бегает» по полю. Он может даже симулировать движения реально выступающих игроков. Такое подражание можно воспринимать как проявление особого энтузиазма со стороны болельщика, но на самом деле оно связано с навыками и умениями человека. Когда мы наблюдаем за действиями других людей или же просто слушаем репортаж о них – особенно если сами делали что-нибудь подобное в прошлом, – мы перестаем быть просто зрителями: по крайней мере, двигательная область коры нашего головного мозга уж точно не будет сидеть смирно. Мы проигрываем в уме то, за чем наблюдаем, как будто сами являемся одним из игроков.