Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ах ты ж … такая! Да я тебя щас …, высушу и за … повешу!
Мухлово взбурлило в крови, взывая к разуму не хуже того красного камешка у супермена[1]. Противиться этому зову никаких сил не хватит, Ленка-то знала, в сериале видела, когда ещё в школе училась. Да она не очень-то и хотела сопротивляться.
– Вы посмотрите на него, люди добрые! – заголосила Старообрядцева, вытащив руки из карманов и уперев их в бока. Люди, и так в их сторону поглядывающие, послушно посмотрели, а было их сейчас на рынке много, Новый год же послезавтра. – Он меня ещё и оскорбляет! Сам мне просрочку втюхал, племянника потравил, а теперь даже деньги возвращать не хочет! Представляете, – Ленка развернулась к полной тётке в вязаной беретке, держащей четыре пакета разом. – Племянник мой, Мишка, съел йогурт из его палатки и теперь деда Мороза в больнице ждать станет. Ладно б в первый раз, а то я и сметану у него брала, вся горькая и в комках. Молоко тоже подсунули прокисшее. А теперь-то вон до чего оборзел, травит!
– Ты чего буровишь? – обалдел Виталя.
– Мужчина, вы где ряженку брали? – Ленка на бывшую любовь даже не оглянулась. – Вон в той палатке с коровой? А вы попробуйте, попробуйте, вот прямо сейчас. А то домой принесёте и своих всех потравите, как моего Мишку. Точно вам говорю!
– Ну-кась дай-ка сюда, – потребовала благообразная старушка в платочке, выхватывая у оторопевшего мужика пакет с ряженкой и, недолго думая, распечатывая его, делая приличный глоток. – Точно, прогорклая, права девка.
– Да чего ты понимаешь! – встряла дама в берете. – Я в той палатке всегда беру, всё свежее.
– Ты сама-то попробуй, – старушка сунула женщине пакет, – коль напрочь вкус не отбило.
– Ясно всё, – высказалась девушка в ярко-красной куртке. – Они всегда так делают, под праздники выкладывают лежалый товар, да ещё обсчитывают и обвешивают. Сейчас же народ всё сметёт.
– И вправду вроде горчит, – засомневалась тётка в берете, причмокивая напомаженными губами. – Ну его, от греха подальше. Давай, парень, возвращай мне деньги, а то я у тебя кило масла купила.
– Щас, уже разбежался! – огрызнулся Виталя, мышей не словивший. – Топай себе отсюда, дура.
И правильно, откуда ему, бедному, знать, как с покупателями общаться нужно? Сам-то за прилавком ни дня не стоял. А стоило бы, наверное.
К сожалению, Ленке, скромно отошедшей в сторонку, насладиться стремительно набирающим обороты скандалом не удалось, потому что как раз всё просёкшая Катька с воплем: «Моему Виталику бизнес рушить вздумала, шалава?!» кинулась на Старообрядцеву тигрицей, выставив когти, как настоящий оборотень.
***
Идя домой, Ленка больше всего боялась встретить Макса и, конечно, закон всемирного свинства сработал на сто процентов. Она как раз по лестнице поднималась, почти уже добралась до дядюшкиной квартиры, когда нарвалась на спускающегося Петрова. Лифт-то, понятное дело, не работал. Конечно, она и гаркнула жизнерадостно: «Здрасти, Максим Алексеевич!», и голову пониже опустила, и попыталась проскользнуть бочком. Но он всё равно заметил, дорогу перегородил, крепко ухватил за подбородок, заставив вверх смотреть, благо она стояла на две ступеньки ниже.
– Лен, клянусь, я тебе на слово поверил, – хмыкнул Макс. – Доказывать не стоило.
– Чего? – не поняла Старообрядцева, шмыгнув разбитым носом.
Кровь-то уже капать перестала, но казалось, что прямо в переносицу засунули кусок кирпича, отчего там стало очень сухо и мокро одновременно.
– Что ты дева-воительница и, вообще, супергёрл. Спрашивать, что случилось с твоим противником, я даже не буду.
Ленка ещё разок шмыгнула и смущённо утёрлась рукавом, показалось, что опять из носа потекло. Между прочим, когда их растащили, Катька ревела белугой и требовала, чтоб от неё убрали «эту психованную», а вот она нет, не ревела и не орала. Хотя гордиться, конечно, нечем, даже стыдно теперь. Ну что, в самом деле, как школьница: скандал устроила, в драку ввязалась. Оно того стоило?
Старообрядцева исподтишка глянула на Макса, на заметно опухшую скулу с аккуратными полосочками пластыря, на чуть заплывший глаз, и стыд моментально уменьшился, став не таким уж значительным.
– Ладно, пошли, – приказал Петров.
– Куда?
– Ко мне. Или ты в таком виде домой собралась? Хоть куртку зашьёшь и умоешься. Ты как сюда-то добралась такая… впечатляющая?
– Меня Зелимхан подвёз, – пробормотала Ленка, не двигаясь с места.
– Какой ещё Зелимхан? – обернулся начавший уже подниматься Макс.
– Человек хороший.
– Видимо, очень хороший, – не слишком добро проворчал Петров. – Ты идёшь или нет?
– Нет.
– Почему?
– Не хочу.
– Почему не хочешь? – очень, ну очень терпеливым тоном поинтересовался Макс.
Ленка ничего не ответила, только напрочь забитым носом сопела. А что скажешь? «Я не хочу к вам идти, потому что там Степашка»?
– Ясно, – резюмировал Петров, ухватил её за плечо, да так крепко, что не враз и вырвешься, поволок за собой, а она пошла.
Ну не затевать же драку ещё и с ним, в самом-то деле!
К счастью, певичка из петровской квартиры куда-то подевалась. Наверное, пошла ещё в какой-нибудь бутик за очередными витаминами «для Максика». Зато пока Ленка умывалась, работодатель успел заварить чай и нарезал какие-то совершенно дикие бутерброды, там и ветчина была, и помидоры, и сыр, и листья, и майонез, и ещё что-то с чем-то. А всё богатство на громадном куске хлеба. У Старообрядцевой даже в животе заурчало, как только она это углядела, у неё всегда просыпался безумный жор, стоило лишь чуть-чуть понервничать.
– Садись, ешь и рассказывай, – велел Макс. – Только давай обойдёмся без «не хочу», «не буду», «не твоё дело» и всего остального. Сделаем вид, что ты уже поломалась, а я тебя поуговаривал, лады?
– Я не ломаюсь! – вскинулась уже успевшая сесть за стол Ленка.
– Замечательно, – оценил Петров. Он встал, опершись бедром о подоконник, сложив руки на груди – слушать приготовился. – Я весь внимание.
Старообрядцевой очень не хотелось ничего рассказывать, гордиться-то и вправду нечем. А с другой стороны хотелось и даже очень, пусть это и было глупо, совсем по-детски, вроде: «Нехай знает, что я ради него делаю. Вон Степашка бы, наверное, никогда и ни за что…»
– Знаешь, Лен, – эдак задумчиво протянул Макс, на самом деле внимательно её выслушав. – Ты раньше не замечала за собой склонности к бытовому насилию? Вот смотрю я на тебя, ну чистый Халк. То тихая, воды не замутит, а то как разойдётся!
– Смеётесь? – мрачно поинтересовалась Ленка у надкушенного бутерброда – говорить-то с набитым ртом не слишком удобно, да и аппетит куда-то подевался.
– Да никогда! Я серьёзен, как патологоанатом. Только зря ты своему орангутангу жизнь портить взялась.