– Три сотни – это в рублях, только тысяч. Лен, поспи, в самом деле. А то этот дятел тут понаписал такого, что без стакана не разберёшься.

Ленка послушно захлопнула рот и допила коньяк, который вместе с кофе принесли, пытаясь переварить, как это: заплатить триста тысяч рублей за перелёт. На чём и куда можно слетать за эдакие деньжищи? На золотой ракете до Марса?

«Он тунеядец и кровопийца! – рявкнул дядюшка. – Вот и делает, что хочет, жирует на народные денежки!»

Макс расхохотался по-злодейски и дёрнул рычаг. Сверкающий, как алмаз воздушный шар рванул вверх, будто подброшенный мяч и Лена почувствовала, что падает, хотя так и осталась стоять, вцепившись в поручень, который очень походил на трамвайный.

«А куда мы летим?» – снова зачем-то спросила, пытаясь перекричать дикий вой ветра, от которого закладывало уши и даже подташнивало чуть-чуть. «Куда-куда! – опять расхохотался Макс. – Тебя насиловать! Очень мы, олигархи, обожаем насиловать всяких дур!»

– Лен, просыпайся, – донеслось совсем откуда-то издалека и воздушный шар затрясло. – Ле-ена.

– Разморило, бедолагу, – сказал женский голос. – Это бывает с непривычки. Первый раз летела, да? Только как же теперь? На руках не донесёшь, тут ведь не развернёшься.

– Лена! Подъём! – гаркнул Петров почему-то сбоку.

– Я не хочу к олигархам, – прохныкала Старообрядцева, но её всё равно, кажется, подняли на ноги и вроде бы куда-то повели.

Она совсем плохо соображала, туман был везде, и в голове, и снаружи, и перед глазами. Потом резанул очень яркий свет, который мгновенно пропал, но Ленка ослепла окончательно.

– Макс? – скульнула она, пытаясь протереть глаза.

– Шагай, горе ты моё, – неожиданно рядом и непривычно ласково отозвался Петров. – Сейчас сядем и доспишь.

Чтобы спросить, зачем её поднимали, если тут же сажать собираются, сил не хватило, она будто в колодец с чернилами провалилась. К счастью, никаких олигархов там не было.

Проснулась Ленка очень резко и разом, без малейшего следа одури и даже не потребовалось гадать, где она и как тут очутилась. Вернее, каким таким таинственным образом она в машине оказалась, Старообрядцева понятия не имела. Но ясно было: сидит именно в машине, большой, вроде той, что у Андрея, только пахло тут не так хорошо, как у него, а мерзким кокосовым ароматизатором, магнитола намурлыкивала, что: «…меж нами любовь, она горяча, как кровь!» и вроде даже про морковь, хотя это могло и примерещиться. Какие-то огоньки на передней панели подсвечивали полумрак в салоне, бородищу незнакомого, но очень здорового мужика за рулём и Максов профиль.

Между прочим, машина стояла, хотя мотор и работал.

– Ты посмотри, что делается! – то ли восхитился, то ли разозлился водитель густым басом. – Рэкет же самый настоящий, а, Макс Лексеич?

– И часто это у вас? – хмыкнул Петров.

– Да теперь-то постоянно! Приучили их, собак. Туристы по осени и приучили. Ну и что вот с ними теперь делать?

– Кормить, – усмехнулся Макс. – Я вроде бы сало прихватил для Фомича.

Петров перегнулся между креслами и едва не боднул Ленку лбом.

– Здрасти! – от неожиданности выдала Старообрядцева.

– С пробуждением, – поздравил её Макс. – Лен, где-то слева от тебя рюкзак, достань…

– А что там творится-то? – спросила Ленка и полезла, конечно, не за каким-то рюкзаком, а вперёд, заставляя работодателя потесниться.

За лобовым же стеклом царила самая натуральная сказка, как в «Двенадцати месяцах». Чёрное небо в таких звёздах, что даже фары их не забивали, впереди узкая дорога не дорога, скорее уж разъезженная колея между сугробами. За ними и в темноте сверкающий, переливающийся, мерцающий инеем и снегом васнецовский лес с деревьями стеной до неба. А перед машиной. Прямо в столбе света сидела собака и ещё несколько – Ленка не рассмотрела сколько – по бокам, почти в сугробах.

– У них всё строго, – усмехнулся бородач, глянув на Старообрядцеву через плечо, и неловко повернулся. То ли он просто очень толстым был, то ли громадная куртка мешала. – Видишь, вон там, сбоку, двое сидят? Это, значит, переярки[2]. А вот те – это прибылые. Ну и мать их, атаманша, мать её за ногу. – Ленка кивнула, хотя ничего не поняла. – Видать по осени кто-то из щенков выскочил на дорогу и прямо на туристов нарвался. А идиоты и рады им колбасы напихать. И, вишь, сообразили, черти, что здесь завсегда хавчик найдут, теперь промышляют. Не пропускают, значит, без дани-то.

– Лен, подвинься, я сам достану.

Макс не слишком вежливо пихнул Старообрядцеву в плечо.

– Да ты что, Макс Лексеич, – бробухтел водитель. – Сало-то у тебя небось с чесночком? Куда его волку. И нельзя зверя подкармливать, здесь тебе не зоопарк, а тайга. А ну, черти!

Машина залилась гудками, в которых явно слышался мотив песенки «Чёрный бумер». Собаки, которые, честно говоря, не слишком-то на псов и походили, испугались гораздо меньше Ленки. По крайней мере, вздрагивать они не стали, шарахаться тоже, а эдак неохотно подались в стороны. Джип, продолжая заливаться, тихонько двинулся по снежному накату и только тут до Лены дошло.

– Это что, на самом деле волки? – Старообрядцева в ажиотаже залезла коленями на сиденье, пытаясь рассмотреть зверей. – Настоящие волки? Да, блин!

Позади уже ничего видно не было, только звёзды, лес стеной, да снег вихрился под колёсами.

[1] Имеется в виду красный криптонит, упоминающийся в телесериале «Тайны Смолвиля». Данная разновидность является своего рода наркотиком для криптонцев — он раскрепощает чувства и выпускает наружу потаённые желания.

[2] Переярок – охотничье название молодого перегодовалого волка; волк моложе одного года называется прибылым

Ленка так и не поняла, где это они очутились: вот сначала всё лес и лес, а ещё снег и ночь, даже скучно стало, потому что волки больше не появлялись и вообще никто не появлялся. А потом р-раз! – и посередь леса, снега и ночи теремок. Самый натуральный, с островерхой крышей и луковкой, как в церкви, но без креста, конечно, ниже такие деревянные кружевца, окна с резными ставенками и наличниками, всходы-переходы, лестницы – ну точно жильё сестрицы Лисы и братца Волка. Правда, в этом теремке места бы хватило даже папе Мамонту, дедушке Мастодонту, да и сыночку Слонику осталось, где развернуться.

И внутри всё оказалось странно: не старо, не ветхо, но и не старинно или, как бы сказала Элиза Анатольевна, винтажно, а, скорее, просто несовременно. На стенах деревянные панели, на полах бордовые дорожки с зелёным кантиком, светильники хрустальные, мебель солидная, полированная, громадная, будто и не на людей рассчитанная. В общем, чудно.

В комнате, куда Ленку привела непонятная тётушка в белоснежном передничке и кружевной наколке на пышно взбитых волосах, тоже всё было просторно и солидно, здоровенная кровать мягкая, будто на ней не матрас, а самая настоящая перина, как у бабушки и подушки такие купеческие. Старообрядцева в них зарылась, чтобы только попробовать, а когда опять проснулась, за окнами было… темно и очень хотелось есть. А, главное, не понять, сколько времени, телефон-то ещё в самолёте разрядился, а в теремке часов не было.