«Дойду, – думал Игорь Святославич, прорубая себе дорогу к холму. – Я дойду к тебе, брат…»

Княжеская хоругвь была упрямо наклонена в сторону склона, где стояли нерушимой стеной курские кмети, где горделиво и невозмутимо, словно то не бой был, а ристалище, возвышался на белом коне Буй-Тур Всеволод и извивался за его спиной пардус на стяге, будто желая спрыгнуть вниз и принять участие в схватке, поддержать своего князя.

Вокруг князя Игоря падали убитые и раненые враги, падали северские дружинники, отдавшие жизнь за своего господина. Нет дороги дороже, чем путь воина в бою, оплачена она не золотом и драгоценными камнями – жизнями!

Я дойду к тебе, брат!

Отшатнулись в сторону рыльские дружинники, по приказу князя своего переметнувшиеся на сторону Гзака. Князь убит, весь позор измены теперь придется принимать тем, кто выживет. Стоит ли рваться в бой не по приказу, по охоте, повышая цену расплаты?

Бродники, осиротевшие после гибели Свеневида, разделились на две группы. Те, для кого бой стал смыслом жизни, остались в схватке, разменивая чужие жизни на свои. Но большая часть давно ушла прочь. Кончак не простит. Им же еще жить в Степи, а враги Кончака долго не жили…

Я дойду к тебе, брат!

Принять удар на щит. Ответный удар – острием меча по глазницам, и, когда руки врага поднимутся отереть кровь, туда же еще раз, лезвием, чтобы ладони отлетели прочь, а верх головы с надетым на нее шлемом открылся крышкой кубка, показав желтоватую массу мозга.

Снова – щит, вздрогнувший даже от сильного удара стрелы по стальному умбону. Оглядеться, увидеть, где лучник. Вот он, на расстоянии броска копья, тянется за новой стрелой. Где копье достанет, там и засапожный нож сгодится – полетел с гудением, вонзился в горло лучника, но не остался в ране. Упал в траву, скрылся в ней, как и не было его, как не убил он сейчас человека.

Я дойду к тебе, брат!

Буй-Тур Всеволод давно заметил, что Игорь Святославич двинул в бой свою дружину, но считал, что он поведет ее на прорыв, расчищая дорогу обозу Гурандухт. Оказалось же, что князь Игорь доверял сыну больше, чем думал Буй-Тур. Владимир Путивльский сам должен был спасать свою жену, северская же дружина, вломившись в расположение врага, как рогатина в медвежье подбрюшье, шла навстречу курянам. На помощь.

– Здравствуй, брат! – прошептал Буй-Тур Всеволод про себя. – Мы, как всегда, заодно, не правда ли? Мы – Святославичи!

Сказал же другое:

– Поглядите, куряне! Северцы идут к нам, убогим! Помогать решили, увидев, как плохо саблями по шлемам вражеским постукиваем. Слюнки младенческие вытирать…

– Молочко с бород, – добавил кто-то из кметей.

– Портки загаженные менять…

– И что, – продолжил Буй-Туй громовым голосом, – будут мои кмети вторыми в бою?!

– Первыми будем! – заверили кмети.

– Тогда – за пардусом, да и поможет нам Святая Неделя!

Хоругвь с пардусом склонилась, показав направление атаки. С холма, вниз, навстречу северцам.

Здравствуй, брат!

* * *

Беловод Просович остановил коня.

– Не могу. – Он нервно сжал ладонью поводья, затем вовсе отбросил их на луку седла. – Не могу вернуться. Как скажу, что ковуи стали предателями? Как объясню, почему выжил?

– Черных вестников не любят, – подтвердил болгарин Богумил.

– Не в любви дело, – сказал ковуй, – в вестях. Они действительно черные!

– Но вернуться придется, – сказал Миронег. – Чтобы знали, что есть ковуй, который остался верен клятвам.

– Надо… Ненавижу это слово!

– Надо. А можно совет, ковуй?

– Говори, лекарь. Обещаю если не исполнить – выслушать.

– Слушай тогда. Как вернешься в Чернигов, не стремись свидеться с князем Ярославом наедине. Расскажи все при свидетелях. Лучше – вообще на Торгу либо у ворот в храм, где народа побольше.

– Зачем?

– Серьезно не понимаешь?

– Господи… – выдохнул Беловод, страдальчески сморщившись. – Господи, за что же Ты сотворил нас такими?..

– Смеем ли мы задавать Богу такие вопросы? – спросил Богумил. – И правильно ли понимаем деяния Божьи?

– И понимают ли сами боги, что творят? – продолжил Миронег.

– Креста на тебе нет! – вспыхнул Беловод. – По-язычески твердишь!

– Креста – нет, – согласился Миронег. – Только оберег.

Три всадника мчались к югу, прочь от места битвы. Беловод, неприязненно поглядывавший на Миронега после этого разговора, заявил, что у безымянной реки, которая виднелась у горизонта, он отделится. Путь ковуя – на север, к Чернигову, лекаря же с болгарином он не неволит. Земля большая, хватит места для многих путей. Непересекающихся путей, подчеркивал Беловод.

Миронег не спорил.

Река была неширокой, грязной и пахла падалью.

И это не самое плохое.

Навстречу нашим всадникам, неведомо как не замеченный ранее, выскочил вооруженный отряд. Это были бродники, сбежавшие от Гзака; но уж дармовую и легкую добычу они упускать не собирались.

Трое против двадцати. И кажется, Чернигов не дождется гонца, Богоматерь недосчитается одного из паломников, а Русь, даже и не заметив того, потеряет последнего хранильника.

Твои шутки, Хозяйка, думал Миронег. Твоя воля.

И брал свои мысли обратно, благо это так легко сделать. Богиня унизилась однажды, предлагая себя. Второго унижения она не допустит; месть богини обязана быть изощренней.

Скорее всего, это была случайность. Несчастливая, смертельно опасная, но случайность.

А человеку для того боги и дали волю, чтобы бороться со случаем.

Миронег повелительным движением удержал руку Беловода, потянувшегося к висевшему за спиной луку.

– Не понадобится, – сказал он.

И голос Миронега был так убедителен и страшен, что ковуй поверил и подчинился.

Давно, в те годы, когда юный Миронег обучался в северных землях своему искусству, он слышал от учителя одно заклинание. Учитель запретил вспоминать его без крайней нужды. Это был не устный, а магический запрет, и только сейчас, в миг смертельной опасности, чары спали, и Миронег вспомнил, что нужно сказать.

Древний язык помнили только несколько магов на всей земле. Он не был приспособлен для человеческого горла, говорили на нем в далеком прошлом гиганты, населявшие утонувший после неудачной для них войны с богами остров. Гиганты не были людьми, и Миронегу пришлось долго тренировать гортань, чтобы правильно выговаривать странные звуки заклинаний.

На древнем языке произнесено было заклинание ускорения времени. Эти же слова, прочитанные в обратном порядке, время замедляли.