Но брат жены Олега улыбнулся ей широкой улыбкой, подбежал к ней. «Лолита, Тита, как ваше здоровье? Давно уже приготовлены говяжьи сосиски, идемте, садитесь, я вам их сейчас подам, со сметаной и солью».

Тита не любила эту еду, но пошла, уселась, с успокоившимся и слегка изумленным лицом. В другой руке он держал сосуд с корицей: «Вы желаете?»

Это уже было слишком. И Тита выжала из себя с трудом: «Нет, нет. Не надо».

Она ела сосиски с овсяной приправой, и все время брат казненной жены Олега, не переставая жевать, рассказывал ей о боевых конях и строительстве новой башни. Эти дела были у всех на устах. Стараясь ее развлечь, описывал повадки белок, черепах, оленят. Тита отвечала лишь тогда, когда вопрос обращен был к ней впрямую, и то короткими репликами. В ответ на некоторые явно сближающие вопросы, начинала астматически кашлять, словно попала в склад, забитый мешками муки. Ей и так было нелегко с местным сленгом, непривычным для нее.

Она вся сжалась внутри, но голова ее была гордо поднята. Ложку и нож она подносила ко рту, не склоняясь, чтоб проглотить еду, как это делала еще вчера.

Спустя несколько дней обратился к ней другой приближенный жены Олега, широкоплечий, громадного роста, рыцарь. Тита сидела в саду, щурясь от солнца, и вздрогнула от неожиданности. Но он всего лишь просил у нее совета. Она не верила своим ушам: он просил у нее разрешения построить крышу над стоянкой карет у дворца.

«Спросите Олега», – с трудом выдавила из себя, сожалея, что не закашлялась.

«Я спрашиваю разрешения у вас, госпожа. Я думаю, что Олег подтвердит ваше разрешение».

«Не знаю, что вам ответить. Стройте. Идея правильная, ибо кареты трескаются под снегом, под солнцем. И все же спросите Олега».

Вечером Олег сказал ей:

«Правильно сделала, что разрешила ему строительство крыши. Он это делает для нас, и он должен выполнять желания госпожи. Это обет, данный рыцарями, моя симпатичная глупышка. В следующий раз не посылай его ко мне, сама решай, что можно, а что нельзя».

«Но я не знаю, что сказать. Откуда мне знать, что можно, а что нельзя. Я могу ошибиться, Олег».

«Никаких ошибок ты не сделаешь, Тита. Никогда тебе не зададут вопрос, на который ты не сможешь ответить».

Жизнь во дворце была приятной, тишина и покой все более окутывали Титу. Она вся светилась белизной и чистотой кожи, синевой глаз.

Служанка ее, похожая на мышь, тоже поднялась по службе, и теперь жила по соседству с Титой, в маленькой комнате, открывающейся в новые хоромы госпожи. Она все склоняла Титу продолжить вязанье, оставшееся от казненной жены Олега. Но Тита не желала этого.

Она очень обрадовалась, когда Олег объявил ей, что отправляется в новое плаванье в Хазарию.

«Мы выйдем на легких кораблях к югу, и будем плыть по рекам иудейской империи до их великого Хазарского моря, а оттуда поплывем к дальним берегам, не принадлежавшим Хазарии, и все, что там награбим, поделимся наполовину с хазарами. Уже договорено с их израильским Каганом и получено разрешение – плыть по его рекам и двигаться по его землям. Осталось лишь набрать достаточно бойцов, причем наиболее дерзких и бесстрашных».

Он поднял Титу на руки и сказал:

«Поцелуй меня. И если поцелуй будет хорош, привезу тебе золотые цепи на шею». Он рассмеялся, она покраснела.

«Ну, где поцелуй?»

«Ты не поплывешь один, – наконец-то она сказала то, чего желала, – ты никуда не двинешься в одиночку. Я буду с тобой, как была, когда мы плыли сюда».

«Нет, Тита, нет. Ты была со мной, ибо я взял тебя домой. Теперь, когда ты дома, сиди спокойно и жди. Золотоволосые красавицы, которые ждут нас дома, дают нам, воинам-викингам, которых вы на своем трудном языке называете русскими, силу и мужество нападать на те места, где другие мужчины боятся обнажить свой меч».

Но Тита начала плакать, вырвалась из объятий и убежала в свою комнату, крикнула служанке «Иди сюда!», заперлась, опустила занавеси на окнах, упала на постель и спрятала голову под одеяло, кстати, связанное еще женой Олега в юности.

Спустя несколько часов раздался стук в дверь. «Открой, Тита, открой!» – кричал Олег.

Служанка с мышиной проворностью побежала открывать. Солнечный свет ворвался в комнату, как взвод солдат, и начал скакать по комнате с криком, желая знать, что здесь происходит.

«Что с ней?» – спросил Олег служанку.

«Ничего, господин, она будет послушной. Она исполнит все ваши указания». Тита слышит эти слова. Она должна быть послушной, плакать и тосковать.

Но тут Олег наваливается на нее, обнимает огромными руками ее тонкое податливое тело и говорит: «Хочешь ехать со мной? Так и будет».

Она оборачивается и крепко его обнимает. И растрепанные ее светлые волосы рассыпаются по ним обоим. Прекрасно. Не оставит господин ее Олег в этом месте, где нет у нее ни одного близкого человека.

«Возьму и тебя», – сказала Тита служанке.

«Нет, нет, пожалуйста, госпожа, я боюсь кораблей, кипящих морских вод, ледохода на реках. Пожалуйста, не надо».

«Кипящие морские воды? – переспросил Олег и задумался. – Кипящие морские воды ничто по сравнению с реками огня и крови сгорающих сел и резни их обитателей, там, где мы будем грабить богатства. Ты не обязана ехать с нами, служанка». А Тите сказал: «Не бери ее, это тебе не к добру».

«Но я еду с тобой?» – переспросила Тита.

«Я же сказал. Едешь».

* * *

Они вышли в путь на шести кораблях. В конце концов, служанка-мышь преодолела свои страхи и присоединилась к госпоже.

Северное серое море было неспокойно. Но все корабли добрались до устья одной из рек и вошли в нее. Плыли против течения до места, где стояло несколько пустых бараков. Совершая невероятные усилия, переволокли по суше корабли до другой реки, по которой поплыли на юг. Плаванье было легким и приятным, ибо они скользили вниз по течению.

Через много дней доплыли до торговой стоянки шведов. Там бараки были полны русскими, такими же, как они, высокими, в двурогих шлемах, из-под которых спадали на плечи косы светлых волос, обернутые в медвежьи шкуры. Все сошли и снесли Олега на носилках.

Он внезапно упал в бессилии, когда они вошли в реку, текущую на юг. Упал, и больше не мог подняться.

После того, как четверо всадников выслушали рассказы Ибн-Калшана, доели последние крошки пирога с тарелок, допили сливовый сок, они пошли спать.

«Завтра, на заре, мы поднимаемся вверх по течению», – приказал Ибн-Калшан, который купил у них три следующих дня. Приказ и долг явно облегчили им на это время необходимость выполнения взятых ранее на себя обязательств. Они крепко и спокойно уснули, не обращая внимания на сны, которые были ими тут же забыты с восходом солнца.