– Врешь, – уверенно сообщил Голос. – Но так тому и быть. Ты отказываешься от этих трех жизней и выбираешь ту, про которую ты врешь, что уверен, но которой на самом деле не помнишь?

– Я уверен, – упрямо повторил я.

* * *

На маленькой, чуть больше развернутой книги, табличке было, кстати, написано «Пальма», а вовсе не «Желтый чайник».

Из глухого торца стоящей углом к дороге старой кирпичной восьмиэтажки вырастал одноэтажный застекленный пристрой «аквариумного» типа. В советские времена в «аквариуме» размещался овощной магазин: кафельные полы, две мрачные бочки с солеными огурцами, сетки с вялой картошкой и проросшим луком, неизменные банки с березовым соком и неистребимый остро-сладкий запах гнили.

С началом капиталистических перемен разорившийся овощной выкупили шустрые кооператоры. Подремонтировали, отмыли, угол, образованный торцом восьмиэтажки и стеклянной стеной пристроя, выстелили плиткой, огородив низеньким кирпичным бордюром, – получилась полукруглая терраса. На крышу пристроя вместо вывески водрузили литую верхушку чайника размером с «Запорожец». Чайник выкрасили почему-то в желтый цвет (может, просто краски другой не нашлось, может, вывеска уже готова была), внутри «аквариума» появились столики, прилавок, барная стойка – в общем, все, как полагается в приличном кафе. От дороги местечко отгораживала череда полувековых лип, так что по теплому сезону терраску тоже занимали столиками.

Бежали годы, кафе переходило из рук в руки, менялись хозяева и названия, но чайник на крыше не только сохранился, но и красили его все в тот же охристо-желтый цвет. Один из очередных хозяев натыкал в кирпичный бордюрчик металлических стоек и посадил вдоль дикий виноград, плющ и прочую лазающую зелень. Зелень постепенно разрослась, образовав что-то вроде стены, на стойки летом стали натягивать желто-оранжевый тент, так что свет внутри летнего «зала» поселился теплый, радостный. Южный.

Последний хозяин, оценив интерьер, чайник на крыше не тронул, но поставил у входа кадку с пальмой, сменил табличку с названием (от прежних уже и воспоминаний не осталось) и рассадил на ветках игрушечных обезьянок и попугаев. Вроде как добавил индивидуальности. Ну а название… Мало ли что там на табличке написано, все ж привыкли к «Желтому чайнику». Одно из московских кафе, называвшееся не то «Царь-девица», не то «Золотая рыбка», не то «Шмель», среди посетителей упрямо именовалось «У Гаврилыча» или даже «Гаврилыч». По той простой причине, что располагалось на улице Чернышевского, которого, как известно, звали Николаем Гавриловичем. Так и здесь. Чайник чайником, а «Пальма» «Пальмой», одно другому не мешает.

Во всем остальном кафе – копия дюжин и дюжин своих собратьев: «винная карта» (попросту перечень напитков с барной стойки, не потрясающей изобилием, но и не вовсе скудной) раза в два обширнее меню, два-три горячих блюда, передающие друг другу гордое наименование «блюдо дня», десятка два холодных закусок, десяток десертов, чай, кофе, мороженое.

В общем, модным заведением «Желтый чайник» (ныне «Пальма») никогда не был, да и вряд ли когда-нибудь будет, зато забежать в него на часок, чтобы угостить ребенка мороженым или девушку шампанским, можно в любое время. Тихо (если никто ничего не празднует), уютно, без особых претензий.

Сентябрь выдался необыкновенно теплый, лето еще даже не вспоминает о ярлычке «бабье», и субботним вечером горожанин просто не в силах усидеть в четырех стенах принадлежащей ему ячейки общего улья. Суббота – идеальное время, чтобы отправиться куда-нибудь – если не за город, то хоть на небольшой променад.

Зелень заплетает лишь половину ограничивающей террасу «Желтого чайника» дуги, так что вход широченный, внутренность летнего «зала» как на ладони.

Почти напротив входа виднеется вынесенная из внутреннего зала барная стойка. Рядом за двумя сдвинутыми столами компания старшеклассников хихикает над вазочками с мороженым, разливая под столом запретный портвейн. Белобрысый бармен косится в их сторону неодобрительно, однако помалкивает, сосредоточенно протирая и без того чистые бокалы.

Справа от подростковой компании девушка с тяжелым узлом светлых волос, из которого будто случайно (стиль «продуманная небрежность», а как же) выбиваются несколько завитков, что-то чертит на салфетке, с улыбкой взглядывая на сидящего рядом парня в оливковой футболке, на которой нарисован смешной жираф в очках. Лицо парня сразу кажется мне знакомым, но первой я узнаю все-таки девушку – Соня! Значит, рядом – Майкл. С другой стороны от стойки я вижу Настю, которая говорит сидящему рядом с ней Денису: «Все-таки нужно было Катюху с собой взять, что-то сердце у меня не на месте!» Мужчина успокаивающе гладит ее руку: «Успеется, маловата она пока для кафе. Не волнуйся, все будет в порядке, Галина Семеновна отлично за ней присмотрит».

Если я вижу Настю и Майкла, значит, на «мою» долю остается Андрей Александрович?

У входа тормозит большой синий минивэн, открывается водительская дверь, и наружу выпархивает стройная темноволосая женщина, лица которой я не вижу. Женщина обходит машину, поднимает заднюю дверь, из-под которой выезжает что-то вроде пандуса, и выкатывает… инвалидную коляску.

Что за черт?! Все, в чьих жизнях я побывал, передо мной. А я-то где?

А я стою, прислонившись к толстенному липовому стволу напротив входа в кафе. Нет, уже не стою, иду внутрь, вхожу, рука нащупывает в кармане холодную тяжесть…

Значит, все это было злой издевкой? Я и есть тот самый придурок, который устроил бойню? И все это уже случилось? И ничего не изменить?

Я вспомнил! Вспомнил, почему я здесь, вспомнил, зачем мне пистолет, вспомнил, за что я ненавижу этих людей…

Меня захлестывают боль, стыд и невероятное отвращение к самому себе. Но рука уже вытягивает из кармана пистолет, и я ничего, ничего, ничего не могу с этим поделать! Словно это не моя рука, словно ее кто-то тянет…

Господи!

Господи?!

Да черта с два!

Время застывает, становится тягучим, как мед, и таким же приторно сладким. И все мы в нем – как мошки, тонущие в меду, рыжем, золотом, солнечном, полупрозрачном, как янтарь. Говорят, янтарь с мошками ценится в несколько раз дороже «пустых» кусков.

Я вижу, как моя рука (медленно, медленно, медленно, сквозь тягучий мед застывшего мгновения) вытягивает из кармана пистолет. Я вижу, как из руки бармена (медленно, медленно, медленно) выскальзывает бокал, плывет по воздуху, касается пола, а следом взлетает веер сверкающих осколков…

– Не стреляйте! – Вера, оттолкнув инвалидную коляску, кидается ко мне…

Денис подсекает Настино кресло, так что девушка валится на пол…

Какой тяжелый пистолет… Наверное, тонну весит… Мрачный зрачок прицела кажется бездонной пропастью, он все шире, шире, он затягивает, как черная дыра… Я почти не чувствую движения своего пальца на спусковом крючке…

Последняя мысль: только бы не очень больно!..

Выстрел.