– Чтобы был стимул на бок поворачиваться. Чем в специальные массажи и гимнастики упираться, лучше, когда все естественно происходит. Только игрушки менять надо, у маленьких внимание короткое, им быстро все надоедает. И в коляску такие же надо. Ну вот я из общей горы отобрал, этого, думаю, хватит. А вот эти, – он выдернул из пестрого вороха кольцо, на котором «сидел» оранжевый попугайчик с зелеными крыльями, – и подвешивать можно, и так играть. – Денис потряс кольцом над кроваткой, попугайчик загремел, Катя тут же схватила новую игрушку и потащила в рот. – Пусть погрызет, десны помассирует, тоже полезно, особенно когда зубки и вправду начнут резаться. Ну что, может, прогуляться пора?

После прогулки он сам кормил Катю, удобно уложив ее на левую руку и поддерживая правой бутылочку:

– Чего ей в кроватке, да? И так три часа в коляске лежала.

Хотя сам же Катюшу и вынимал регулярно из коляски, разговаривал с ней, неся на руках, чтоб посмотрела, как вокруг красиво. Потому что «это полезно для общего развития».

Настя с каким-то странным умилением наблюдала, как он качает девочку, устроившись на ковре посреди огромного количества игрушек – она покупала их без счета, думая, что главное, что нужно ребенку, – изобилие. А оказалось, что малышке нужно было совсем другое: ласка, нежность, общение, даже простое тепло человеческого тела.

Удивительней всего было то, что переполнявшие ее черные мысли и эмоции как-то сами собой улетучились. Катюшка больше не раздражала ее, совсем наоборот. Неужели все дело было лишь в том, что прекратился непрерывный плач?

Или дело в нем, в Денисе? Дэн… Красиво. Настя сама себя не понимала. Не может же быть, что она влюбилась. Ну да, он симпатичный, добрый, одинокий, работящий, заботливый, надежный. Но – совсем-совсем обыкновенный! Ни разу не голливудский герой, не олигарх, не звезда телеэкрана. Ну, обеспеченный явно (интересно, что у него за работа, если столько времени свободного? Может, все-таки немножечко олигарх?), но мало ли обеспеченных, она и сама не нищенствует.

Да и не ухаживает он за ней. Какое глупое слово – «ухаживает». Но в самом деле, прилип к Катерине, а на нее, Настю, в общем-то, и не смотрит. Уж она-то точно знала, как мужчины проявляют внимание, и привлечь его умела, чего уж там скрывать. Но Денис-Дэн вел себя как-то совсем не так. Не пытался ее обнять, не косился в продуманно распахнувшийся ворот халатика, не начинал тяжело дышать, когда она точно случайно прислонялась к нему грудью, животом, бедром… Как будто она манекен!

Ну и ладно! Зато с Катюхой он возился так увлеченно, что все глянцевые журналы с их советами «Как пробудить в мужчине отцовские чувства» могли заткнуться и устроить общее самосожжение – в знак того, что ничего они не понимают в том, чему «учат» доверчивых читательниц.

Хотя, думала Настя, нельзя сказать, что Денис совсем уж ее не замечает. Возясь с ребенком, он постоянно – и очень понятно – объяснял, что, как и зачем он делает. За эти короткие дни – ведь и недели не прошло, удивительно – Настя узнала об уходе за детьми столько, что громадный ворох необходимых, но загадочных и оттого изрядно пугающих подробностей перестал не только ввергать в панику, а даже утомлять. Она даже удовольствие какое-то чувствовала, кормя племянницу, купая или одевая ее. И бессмысленной куклой та больше не казалась, наоборот, живой человечек, хоть и маленький, и не всегда приятный. Но наблюдать, как племяшка улыбается, как в ее поведении появляется что-то новенькое, оказалось ужасно интересно, интереснее любого кино. Вот чудеса-то!

В пятницу они гуляли дольше обычного, и Катюня, перевозбудившись, раскапризничалась: хныкала, не соглашалась лежать в кроватке, вообще не желала засыпать. Даже «волшебный» фокус с поглаживанием не очень-то помогал. Конечно, по сравнению с прошлыми Катюшиными концертами это все были сущие пустяки, но пришлось устроить ее на большой кровати и, лежа по обе стороны, убаюкивать. Так и заснули втроем, благо кровать была широченная, хоть в футбол играй. Катя, неизвестно почему, проспала эту ночь на удивление крепко, ни разу не проснувшись, – случай, достойный занесения в какие-нибудь книги рекордов. Впрочем, об этом Настя подумать почти не успела, слишком удивилась, увидев спросонья в своей постели (по правде-то сказать, не «в», а «на» постели) постороннего. Ну да, они лежали по разные стороны кровати, между ними мирно посапывала Катенька, но все же, все же, все же…

Все утро Настя краснела, отводила глаза и вообще смущалась, как школьница после первого поцелуя. Денис же хохотал, цитировал «Человека с бульвара Капуцинов» – «Это называется монтаж!» – а в итоге заявил, что все это практически первая брачная ночь. И пусть она вышла чересчур невинная, но это дело все равно требуется отметить, нет-нет, с Катюшкой посидит соседка Галина Семеновна, а мы пойдем в кафе, да-да, вот прямо сейчас и пойдем, я знаю чудное-чудное кафе, Катеньку покормим и пойдем, вытаскивай самые сногсшибательные наряды…

Настя от растерянности только кивала.

Вновь меня несло привычным белым коридором к привычной уже белой двери. Едва я коснулся кнопки звонка (постой, раньше вроде не было никакого звонка? Ну точно, я стучал или просто входил, значит, тут все меняется? Или я чего-то не понимаю? Или чего-то не помню?), дверь распахнулась, и я привычно уселся в знакомое белое кресло.

Кому же из троих дать шанс? Точнее, кто из троих даст мне (мне!) шанс на самую прекрасную жизнь из возможных?

«Золотой мальчик» Миша, порхающий легкомысленной поденкой над сверкающим в солнечном свете потоком жизни? Над. Вот именно. «Над», а не «в». Легкий он, мальчик Миша, яркий, веселый, красивый… как воздушный шарик. Он задумывается, конечно, и от этого чувствует себя интереснее и значительнее своего окружения (кстати, а кто ему сказал, что никто из приятелей ни о чем не задумывается?), но тут же сам пугается своих мыслей. Не хочется ему размышлять, а хочется купаться в удовольствиях, и все. Мне за девять-то дней все это тусовочное надрывное веселье до зевоты, до ломоты в челюстях надоело, а он – если говорить о нем самом – так месяцами и годами готов жить. Хотя, положа руку на сердце, нет ничего скучнее, чем непрерывно развлекаться. Правда, у мальчика Миши появилась девочка Соня. Соня – это совсем другое дело, это, безусловно, шанс. Шанс превратиться из воздушного шарика… ну, хотя бы в самолет. В то же время шанс – это только шанс, только возможность. Девочка Соня притягивает Мишу в основном физически – потрогать, поцеловать, в постель уложить. А дальше? Быть рядом с Соней – ежедневный душевный труд. Радостный, увлекательный, но – труд. По силам ли это Мише? Или, переспав с симпатичной девочкой, он потеряет к ней интерес? Точнее, интерес-то, может, и останется, но захочет ли Миша напрягаться или предпочтет все те же непрерывные развлечения?

Андрей Александрович? Вот честное слово, если бы не инвалидная коляска, выбор был бы однозначный – только он. Умный, сильный, глубина и мощь переживаний – с ума сойти! В хорошем смысле слова. Вот уж кому точно никогда скучно не станет. Книги, музыка, любовь… Вот кто любить умеет, не то что Миша. Впрочем, Миша просто слишком молод еще, вместо мозга – сплошные гормональные бури. Бури в стакане воды. А у Андрея – талант, океанская глубина мыслей и эмоций. Такая жалость, что «при мне» он не успел снова прикоснуться к клавишам рояля. Вот счастье-то, должно быть… И книгу написать задумал. И ведь напишет… Если не убьют. Э-э-эх, если бы не инвалидная коляска…