Император говорил это так искренне, с такой горькой и печальной улыбкой, что Марию охватило странное чувство жалости к этому владыке мира, и она пообещала ему приехать в Париж.

* * *

Она прибыла туда в конце января 1808 года в сопровождении своего брата и служанки. Эту дату приводит нам родовой биограф Валевской — ее правнук граф д’Орнано. Кстати сказать, он же утверждает и то, что она пробыла в Париже до 1 апреля 1808 года, то есть до отъезда Наполеона в Испанию. Однако, по словам Мариана Брандыса, «существуют трудноопровержимые польские свидетельства, которые противоречат этому». Валевская не могла приехать во французскую столицу в последних числах января 1808 года, так как еще 29 января ее видели на балу в Варшаве. Точно так же не могла она и быть в Париже до 1 апреля…

Как бы то ни было, в Париже Наполеон устроил Валевскую в доме № 48 на улице Победы. Все заботы о ней он поручил своему самому преданному и самому надежному Дюроку. Тот оплачивал ее счета помимо той суммы, которую император определил ей в качестве ежемесячного пансиона.

Этот период времени Фредерик Массон описывает так:

«Отныне эта таинственная связь, — несомненно, прерываемая время от времени изменами со стороны Наполеона, но остающаяся сердечной привязанностью, — принимает такой странный характер, что если бы не были найдены несомненные доказательства ее существования, если бы сопоставление показаний различных свидетелей не позволяло связно установить весь ход событий, то нельзя было бы утверждать, что связь эта продолжалась, о чем, по-видимому, не знали даже самые осведомленные современники».

В Париже Мария вела скромный и уединенный образ жизни, никогда не пользовалась ложей, оставленной за ней в Опере. Если она и выходила из дому, то обычно поздно вечером, и лишь для того, чтобы отправиться к императору в тайные апартаменты дворца Тюильри.

Гертруда Кирхейзен пишет:

«Мария не злоупотребляла своим положением. Из понятного чувства деликатности по отношению к Жозефине она всячески старалась, чтобы ее отношения с императором не получили огласки, что было очень трудно сделать при дворе, где не было недостатка ни в сплетнях, ни в недоброжелательстве. И тем более заслуживает удивления то, что это ей вполне удалось. Ее образ жизни был слишком прост и непритязателен для того, чтобы возбуждать какой бы то ни было интерес. Все ее желания и помыслы принадлежали возлюбленному, которому она хранила полную верность и преданность и к которому питала самую нежную привязанность. Она не была любительницей удовольствий, и в этом отношении даже легкомысленный Париж не имел на нее никакого влияния».

Добавим к вышесказанному, что Мария влюбилась не в Наполеона-императора, а в Наполеона-мужчину, а посему она вовсе не стремилась увлечь его к новым победам. Победный путь славы пугал ее. Напротив, она хотела бы отвратить от него Наполеона, видеть его менее великолепным, менее царственным, но более близким к предмету своей любви. Короче говоря, в сердце Марии не было места ни для каких устремлений, кроме любви. Она жила в уединении и никогда ничего для себя не требовала.

В первые месяцы 1808 года Наполеон был не похож сам на себя. Его можно было увидеть «в простонародной шляпе и огромном шарфе». Он возил Марию в карете по улицам столицы; как мальчишка, тайно встречался с ней в маленьких кафе, часами гулял в сумерках по тихим аллеям городских парков. Его можно было заметить в ночных поездках в весьма подозрительные, с точки зрения охраны, гостиницы в предместьях, где император со своей любимой вряд ли проводил все время в страстных политических дискуссиях о судьбах Польши и всей Европы.

Но и эта идиллия была недолгой: началась война с Австрией, и Наполеон снова отправился в поход.

* * *

Победоносная битва при Ваграме, имевшая место 5–6 июля 1809 года, решила исход кампании. Лишь только смолк грохот пушек и французы заняли Вену, князь Юзеф Понятовский, командовавший польской армией, получил от Наполеона орден Почетного легиона и почетную саблю. Великое герцогство Варшавское еще немного расширило свои границы за счет «австрийской» части бывшего Польского королевства, но о возможности восстановления полностью независимой Польши в прежних границах французский император даже не упомянул.

В его голове теперь была только одна мысль: Мария. Теперь у него вновь появилось время для любви, и он поспешил призвать свою возлюбленную к себе. Собственно, их переписка не прекращалась даже в дни самых решающих сражений. На этот же раз он написал ей:

«Мария, получил ваше письмо. Я прочитал его с удовольствием, которое всегда испытываю, вспоминая о вас. Те чувства, которые вы сохранили для меня, я целиком разделяю. Приезжайте в Вену, очень хочу вас видеть и предоставить вам новые доказательства той нежной дружбы, которую я питаю к вам. Тысячей нежных поцелуев осыпаю ваши ручки и только один приберегаю для ваших красивых губок».

И она вновь по первому зову примчалась к нему. По всей видимости, она прибыла в австрийскую столицу в последних числах июля, спустя три недели после громкой победы при Ваграме. Во всяком случае, находившийся в то время в Вене участник этого сражения Томаш Лубеньский писал жене 31 июля 1809 года:

«Позавчера в театре зашел в ложу супругов де Витт, застал там жену Анастазия Валевского, которая рассказала мне о Варшаве».

Примечательным в этом свидетельстве является то, что жена господина де Витта Юзефа Любомирская по первому браку была Валевской, то есть, в определенной степени, родственницей (бывшей женой брата) Марии, и она опекала ее во время пребывания в Австрии.

Наполеон поселил Марию в Мейдлинге, в отдельном очень элегантном доме, расположенном недалеко от летней резиденции австрийских императоров, то есть от Шёнбруннского дворца в предместье Вены, который был превращен в штаб-квартиру французской армии. По определению Гертруды Кирхейзен, это было «тайное, очаровательное гнездышко», перед воротами которого со времени ее приезда каждый вечер дежурил закрытый экипаж с кучером для того, чтобы отвезти графиню в Шёнбрунн к императору. И каждый вечер в этом экипаже с опущенными шторками, скрытая вуалью, приезжала она во дворец, где ее любимый ожидал ее…

* * *

По утверждению биографа Валевской Мариана Брандыса, в Шёнбрунне «наступил апогей любовной идиллии». Здесь, в Шёнбрунне, по утверждению камердинера Констана, «мадам В… забеременела» и призналась Наполеону, что скоро станет матерью его ребенка.

По желанию императора это было официально подтверждено первым императорским медиком Корвисаром. По словам Мариана Брандыса, «это самое что ни есть женское достижение Марии станет одновременно ее первым политическим свершением, которое повлечет за собой ощутимые последствия общеевропейского значения. Но они не принесут проку ни самой Марии, ни ее родине».

Долгое время Наполеон, не имея своих детей, не мог успокоить себя иллюзией бессмертия через потомство, теперь же его счастью не было границ. Теперь он окружил Марию еще большими заботами и попечениями, всеми, какие только может изобрести истинная любовь. Теперь он любил ее еще больше, еще горячее, чем прежде.