– Ты представляешь, о чем ты говоришь? Ты сошел с ума! – тихо произнес Пикассо. – Каждой из этих статуэток несколько тысяч лет!

Пикассо был просто помешан на египетских фигурках. В силу каких-то причин, ведомых лишь ему одному, он считал, что мастера, создавшие древнеегипетские фигурки, являются предшественниками кубистов, а потому всегда держал скульптуры перед глазами, черпая из их угловатых очертаний вдохновение. По личному убеждению Пикассо полагал, что музеи являются гробницами искусства, лишают их подлинной жизни, и не упускал возможности вытащить их из заточения.

– Ты хочешь закончить свои дни на каторге? – удивился авангардист. – Никто не посмотрит на то, что ты известный художник. Если ты заказал украсть из Лувра статуэтки, так почему бы тебе не организовать кражу «Моны Лизы»?

– И когда ты предлагаешь это сделать? – хмуро спросил Пикассо, понимая, что выбор невелик.

В какой-то момент ему показалось, что в глазах одной из фигурок с головой шакала блеснула кровавая искра. Египетские статуэтки сумели дать ему вдохновение, тем самым подняв его творчество на большую высоту, с которой теперь он мог покровительственно посматривать на своих коллег. И вот теперь он вынужден ответить им черной неблагодарностью. А не обидятся ли они на него после этого и не захотят ли колдовством, заключенным в их каменных телах, отнять у него талант!

Пикассо аккуратно поставил статуэтки на место.

– Сейчас! Немедленно! – взволнованно говорил поэт. – У нас просто нет времени для раздумий! Кто знает, может, полиция уже едет по твоему адресу. Я приехал, чтобы тебя предупредить. Пабло, не медли, собирайся побыстрее!

– Я могу передать статуэтки своим приятелям. Там их не найдут, – с надеждой предложил Пикассо.

– Не обольщайся, Пабло. Найдут! Правда все равно выйдет наружу, если не сегодня, так завтра, и тогда к тебе нагрянет полиция.

– Хорошо, – не без труда согласился художник, – нужно сложить статуэтки.

– Ты просто тянешь время! Свали их в мешок – и уходим!

Аполлинер потянулся к полке, чтобы взять стоявшие на ней статуэтки, но, натолкнувшись на гневный взгляд художника, отошел в сторону. Аккуратно, как если бы они были живые, Пабло Пикассо уложил статуэтки в кожаный портфель. Вполне подходящий саркофаг для египетских творений.

– Уж лучше они останутся на дне Сены, чем снова вернутся в музей, – решил Пабло Пикассо.

– Я согласен с тобой, Пабло, – живо подхватил Гийом Аполлинер. – Все эти музеи – гробницы для настоящего искусства. Я за то, чтобы разрушить все эти музеи до основания.

– Послушай, Гийом, ты бы только не кричал об этом на каждом углу, иначе твой язык доведет тебя до гильотины.

– Меня просто всего переворачивает, когда я вижу шедевры, стоящие под стеклом в ящиках. Будто бы в каких-то гробницах.

Защелкнув портфель, Пикассо сказал:

– Выходим!

Покидая квартиру, Пикассо едва не столкнулся с неприметным мужчиной в черном сюртуке и с едва пробивавшимися усиками на неприметном лице. Слегка приподняв «котелок», тот извинился перед художником, стараясь не встретиться с ним взглядом, и проследовал по коридору дальше. «Весьма странный тип, – подумал Пикассо, посмотрев ему в спину, – он больше похож на шпика». Но уже в следующую секунду позабыл о нем и, увлекаемый Аполлинером, заторопился вниз по лестнице.

* * *

Где-то на втором этаже громко хлопнула дверь, а затем раздался пронзительный женский визг, сменившийся громким мужским смехом. Общежитие художников жило по собственным законам. В самую пору устанавливать здесь полицейский наряд.

Андре подошел к окну и глянул вниз. Аполлинер с Пикассо выскочили из подъезда и широким шагом направились в сторону пролетки, дожидавшейся у соседнего дома. Энергично размахивая руками, они о чем-то возбужденно разговаривали.

Стремительно сбежав вниз, филер вышел из подъезда и, подозвав коротким свистком проезжавшую пролетку, плюхнулся в кресло.

– За тем экипажем! – скомандовал он. – Держись на расстоянии.

– Понимаю, господин полицейский, – с готовностью отозвался кучер. – Сделаю все в лучшем виде. – Энергично взмахнув скрученными поводьями, он прикрикнул: – Пошла, родимая!

Лошадка, мерно цокая подковами по булыжнику, спустилась с крутого склона и по извилистым узким улочкам Монмартра направилась в сторону набережной.

– Держи дистанцию! – предупредил Андре, когда возница, невольно увлекаясь быстрой ездой, принялся погонять лошадку тоненькой плеткой по крутому откормленному крупу.

– Да, господин полицейский, – ответил кучер и, натягивая на себя вожжи, дал экипажу удалиться на значительное расстояние.

Ночной Париж, подсвеченный уличными газовыми фонарями, выглядел таинственным, а знакомые улицы, окутанные ночным покрывалом, непривычными и чужими. Их можно было определить лишь по известным ориентирам – островерхим костелам да башенкам с часами на крышах домов.

Вскоре подъехали к набережной. Торопливее, чем следовало бы, Аполлинер выскочил из пролетки. Пабло Пикассо выбрался тяжеловато, держа под мышкой кожаный портфель.

Находясь в карете на значительном расстоянии, Андре видел, как оба приятеля подошли к гранитному ограждению. Некоторое время они о чем-то энергично разговаривали, явно переругиваясь, а потом Пикассо поднял над головой портфель и с размаху швырнул его в реку. Склонившись над водой, он некоторое время наблюдал за расходящимися кругами, как если бы рассчитывал, что портфель поплывет по течению, и, не дождавшись, с удовлетворенным видом отошел от парапета и направился к поджидавшей пролетке.

Неожиданно к ним подошел молодой человек, в котором филер без труда узнал копииста из Лувра Луи Дюбретона. Некоторое время они о чем-то бойко разговаривали, энергично жестикулируя. Оживленная беседа прерывалась иной раз громким смехом: было понятно, что повстречались старинные приятели и им есть что вспомнить. Потом втроем, устроившись на узких креслах пролетки, поторопили кучера в обратную дорогу.

Некоторое время Андре размышлял, не последовать ли дальше. Но, глянув на часы, распорядился:

– В сыскную полицию, любезнейший!

* * *

Дриу допоздна засиделся в своем кабинете. Вещественные улики, изъятые из квартиры Аполлинера, теперь стоявшие на его столе аккуратным рядком, заставляли задуматься. Отдельно, перетянутая бичевкой, лежала переписка с известным французским вором Марселем Габе, специализирующимся на музейных кражах. Представляясь крупным меценатом, тот разъезжал по лучшим музеям Европы и высматривал изделия, пользующиеся наибольшим спросом, после чего совершал кражу. Работал он строго по заказу, имея среди богатых и влиятельных людей обширную клиентуру. Так что не стоило удивляться тому, что до сих пор он находился на свободе. Марсель Габе даже не был ни разу пойман и как преуспевающий рантье проживал подле Версаля на процент от своих сбережений. Правда, он был склонен к риску, только так можно было воспринимать его появление в редакции «Пари-Журналь».