Наверное, скажи она такое вчера, я бы разозлилась. Сегодня – лишь грустно усмехнулась, спросила:

– Забыли, что отец сказал?

– Ой, тоже мне запрет! – воскликнула Лина.

Мила решительно кивнула, подчеркивая, что полностью согласна с младшенькой. А я… я представила, что было бы, если б кто-нибудь из этой желтоглазой парочки оказался на моем месте. Представила и ужаснулась.

Не обязательно быть профессором, чтобы понять, чего добивался Райлен. Все просто. Просто и гнусно до невозможности.

Он намекал на свои чувства, желание бороться с «несправедливым» решением герцога Даорийского и неминуемую свадьбу. Ну а какая девушка останется равнодушной, услыхав, сколько страданий из-за нее пережили и на какие подвиги готовы? Райлен рассчитывал, что я проникнусь и… по меньшей мере, пущу в свою постель. А как иначе? Ведь когда тетушка Тьяна вернется, она должна будет найти доказательства моей беременности…

Забеременеть не удалось? И это несмотря на столь жаркую ночь? Ой, госпожа Соули, нужно попробовать еще раз! И еще… И так до тех пор, пока не найдется новая смазливая дурочка с сентиментальным романом в руках. Все.

И будь на моем месте кто-нибудь из сестричек, он бы своего добился.

Я окинула желтоглазую парочку пристальным взглядом – нет, девчонки не раскаялись, и на запрет отца им в самом деле плевать.

– Подойдете к Райлену – сама головы пооткручиваю. Поняли?

Говорила я тихо и очень спокойно, но девчонки почему-то побледнели и сделали слаженный шаг назад.

Лина громко сглотнула, а Мила словно невзначай коснулась горла, а потом прошептала:

– Да, Соули. Конечно!

Мгновение тишины разрушил звон колокольчика. О Богиня! Обед!

– Ну мы пойдем? – пробормотала младшенькая.

– А то родители рассердятся… – поддержала старшенькая.

Я махнула рукой и поспешила к шкафу – на меня-то точно осерчают, это же я всех задержала.

Оделась быстрей, чем новобранец королевской армии, решительно подошла к комоду – ночную сорочку убрать, да так и застыла. На комоде, рядом с книгами, предназначенными для госпожи Жейер, лежала стопка писчей бумаги, алой ленточкой перевязанная. Поверх нее белоснежная роза с глянцевыми зелеными листочками и… бумажный журавлик с непропорционально длинной шеей.

О Богиня! Откуда?!

С великой осторожностью взяла бумажную птичку, привычным жестом разрушила магическую печать. Разворачивать послание ой как не хотелось – ведь ясно же от кого… но и проигнорировать записку нельзя.

Почерк господина штатного мага города Вайлеса и по совместительству лжеца, лицемера и гнусного типа, оставлял желать лучшего. А содержание записки подтверждало невероятную, прям-таки сверхъестественную, самонадеянность герцогского сынка.

«Уважаемая госпожа Соули!

Как вы правильно заметили, я не слишком рьяно проверяю корреспонденцию. Посему позволил себе оставить у вас писчую бумагу – она зачарована, журавлики из этой бумаги смогут найти меня, где бы ни был, и привлечь внимание к посланию. Так что, если снова понадоблюсь…

(К сожалению, вчера вы были не в духе, поэтому сообщаю сейчас.)

С уважением и надеждой,

Райлен из рода Даоров».

– Наглец! Самонадеянный, напыщенный, лживый…

Изобличающую речь прервал звон колокольчика. В этот раз он звучал требовательней и громче – словно столовая не на первом этаже, а в полушаге.

Если б не обед, я бы непременно расправилась с этим подарком – разорвала и сожгла каждый листок! Но родители ждали… пришлось сунуть перевязанную лентой пачку в верхний ящик комода, под белье, и заторопиться вниз.

Райлен может надеяться сколько угодно, но я даже не посмотрю на него. Никогда.

Хромота прошла, но отец настоял, чтобы на бал ехала не верхом, а в коляске. Я не противилась – послушно уселась на диванчик рядом с мамой и постаралась принять самый беззаботный вид. Отец тоже отказался от седла – он устроился напротив нас. Кивнул близняшкам, которые теребили поводья, только распаляя и без того нетерпеливых дарайхарок, и крикнул Михе, исполнявшему роль возницы:

– Трогай!

Миха разродился басистым «н-но!» и коляска покатила по мощенной булыжником дорожке. Ехать предстояло в объезд – через заливные луга, яблоневый сад, высокий каменный мост и рощу с огромными реликтовыми дубами. Просто отец, как и я, не слишком жалует короткую дорогу – ту, что бежит мимо кладбища и пропитана тошнотворным запахом скотобойни. Да и торопиться в принципе незачем.

Небо уже подернулось розоватой предзакатной дымкой, в воздухе витала прохлада, мир искрился зеленью, словно кричал о наступлении лета.

Близняшки держались позади коляски. Выглядели не слишком радостно, но несказанно мило – платья кремового оттенка неплохо скрывали характер, придавали скромный, благочестивый вид, а тщательно уложенные локоны делали лица чуточку взрослей.

Мое платье, наоборот, скромности не добавляло и отличалось ослепительной белизной. Просто так положено – когда девушке исполняется восемнадцать, ее наряды становятся откровенней и отчасти напоминают свадебные. А то вдруг кто-то не знает, что девица созрела для брака?

Прическа, разумеется, под стать – вместо простых лент маленькие, украшенные блестками розочки. Прозрачный намек на венец невесты – опять-таки для тех, кто не в курсе, что девушке уже пора…

– Розы смотрятся великолепно, – не скрывая гордости, сказала мамулечка. – Хорошо, что ты в отцовскую родню пошла. В светлых волосах розочки теряются, по себе помню. Ох, как я плакала, когда на первый взрослый бал шла…

Ну да, у мамы волосы цвета пшеницы, в таких цветы и впрямь выглядят бледно. Зато в моей черной гриве напоминают звезды, по ночному небу рассыпанные, – по крайней мере, именно так госпожа Флер говорит.

Отец смерил нас насмешливым взглядом, а потом посерьезнел, наклонился ко мне и… И стало ясно, почему он решил в коляске ехать.

– Линар письмо прислал, – тихо сказал господин Анрис.

Я вопросительно приподняла брови. Сердце споткнулось, показалось вдруг, что брат о Райлене пишет. Ведь назначение брюнета в Вайлес не тайна, такие события не только в местных, но и в столичных газетах освещают. Не на первой полосе и без фотографических портретов, но все-таки.

Однако речь пошла о другом.

– Он пишет, что не хочет приезжать на каникулы. Дескать, в академии дел полно.

– Ну он же не студент, аспирант, – прошептала мамулечка. – У него исследования, практики… Прохлаждаться некогда.

Отец от этих слов отмахнулся, снова уставился на меня:

– Соули, напиши ему, а? Не дело, что парень с утра до вечера, день ото дня над книгами и колбами сидит.