Холодало. Мы переходили от бара к бару, пили «Гиннесс» и кальвадос, которые смешивались в ужасную серую пену в крохотных стаканчиках, наполнявшихся быстрее, чем мы успевали их опустошать. Из одних баров нас выгоняли, в другие просто не пускали, поскольку весть о нашем буйном поведении распространилась по всему побережью. В одном эльзасском ресторане Фред стянул украшавшие стену оленьи рога, и хозяин заведения гнался за нами по улице, пока Генри не откупился очередной пригоршней евро. Марк приставил рога к голове и, удерживая их мощными пальцами, вознамерился атаковать Генри, который сначала изображал из себя матадора, а потом попытался поставить противнику ножку. В результате они схватились не на шутку и завозились, пыхтя, обмениваясь тумаками и выжимая из себя сдавленные смешки. Фред разнял их, и мы завалились в какой-то бар, где пили мятный ликер, «Бейлис», «Адвокат» и все прочее, вонючее и гадкое, что нам подавали. Вечер распался на эпизоды, мгновения ясности, разрозненные образы, собрать которые вместе предстояло либо позднее, либо никогда.

Помню, как Ги занесло вдруг на середину дороги и машины неслись по обе стороны от него, сигналя и слепя его фарами. Он стоял, испуганный, а потом согнулся и исторг поток рвоты, ударившей в асфальт с тяжелым, глухим плюхом. Потом Марк и Фред устроили забег наперегонки по стоявшим вдоль причала лодкам, тревожа спавших рыбаков и только чудом не падая в темную воду. В конце концов Фред все же провалился в застекленный люк; выскочивший на палубу хозяин долго посылал проклятия в адрес исчезавших в темноте фигур, тыча им вслед лучом фонарика, который прыгал по бухте, как какое-то ночное насекомое. На берег Фред вышел, сильно хромая. Он подтянул штанину, и мы увидели стекавшую по ноге кровь. Я вытер ее своим носовым платком и вытащил из глубокой темно-красной раны осколок стекла.

К месту происшествия прибыла полиция в дребезжащем допотопном фургончике. Голубой свет мигалки побежал по крышам высоких, узких домов, заботливо окруживших бухту. Жандармы, щурясь, выискивали нас во мраке. Мы разделились и побежали по тесным, коротким улочкам. Со мной бежал Марк, и через какое-то время я почувствовал себя участником состязания; ноги мелькали над асфальтом, нас орошало соленой водяной пылью, летевшей от волнореза.

Город остался позади. Слева начинался крутой подъем, справа открылось море. Я повернул голову — Марк бежал рядом, легко, умело работая руками, широким, уверенным шагом. На ногах у него были кроссовки, а у меня на одном ботинке подметка уже готова была отвалиться. И все же проигрывать я не собирался, хотя и знал, что преимущество на стороне Марка: он определял дистанцию и знал, где все кончится. Вот почему я не мог рассчитать силы, не мог приберечь их к финишному ускорению. Оставалось только одно — оторваться по максимуму. Вдруг Марк, потеряв меня из виду и не обнаружив за следующим поворотом, просто сдастся и вернется в город.

Я прибавил. Отклеившаяся подошва хлопала по асфальту. Я бежал на носках, чувствуя ритмичный пульс сердца и шум адреналина в крови, выставив грудь и отталкивая воздух руками. Первую сотню ярдов Марк пытался держаться, но потом начал отставать. Тем не менее, оглядываясь, я каждый раз видел его далеко за спиной — с опущенной головой, едва переставляя ноги и опустив руки, он все же не сдавался. За очередным поворотом мне вдруг ударил в лицо свежий ветер. Тучи расступились, и по макушкам невысоких волн скользнул лунный свет. Тут у меня открылось второе дыхание, и я, радостно возопив, поднажал.

Долгий и плавный изгиб дороги закончился, впереди был длинный прямой участок, уходивший к гористому мысу. Скалистая стена слева резко свернула вниз, и теперь море лежало по обе стороны от меня. Ветер бил в грудь, кружил, словно заблудился. Волны пенились и перехлестывали через узкую полоску суши, и я вдруг увидел впереди мост, его гладкое подбрюшье, тросы и одиноко громыхавший грузовик. Я добежал до конца мыса, остановился и посмотрел на Марка, который уже не бежал, а просто плелся, согнувшись, опустив плечи, вскидывая время от времени руку и будто отгоняя встречный ветер. За широкой полосой воды виднелся нефтеперегонный завод в Гавре, пламенеющий на фоне ночи газовый факел. Небо над ним расцвечивала мозаика галогенных ламп. У причалов темнели тяжело осевшие в воду танкеры. Подсвеченный луной силуэт моста с прорезавшими его тонкими тенями тросов едва заметно покачивался.

Наконец подтянулся Марк. Волосы его слиплись от пота, рубашка приклеилась к спине. Хрипло отдуваясь, он забрался на камень, положил руку мне на плечо. Ежась от ночного холода, достал себе сигарету и протянул пачку мне. Я щелкнул зажигалкой, отвел полу пиджака, защищая огонек от ветра, и мы оба склонились над тонким трепещущим язычком. Выпрямившись, Марк рассмеялся и выдохнул в ночь густую струю дыма.

— Ну, это было круто. Только вот я уже староват для таких игр. Не могу даже припомнить, когда в последний раз так бегал. Знаешь, мы припустили, и в какой-то момент я понял, что не хочу останавливаться. Никогда этого не хотел. Ты тоже, да? Бежишь и хочешь, чтобы это не кончалось никогда. Ты молодец, что так долго держался рядом. Я даже подумал, что смогу вытянуть, не отстать, а потом — фьюить! — и тебя уже нет. Черт, да ты просто улетел. Шикарно!

Тут только я понял — к собственному стыду, — что Марк вовсе и не думал меня задирать, что ему просто нравилось бежать и что он даже видел в этом некую связь меж нами, шанс узнать друг друга лучше. Я похлопал его по плечу.

— Я бегал кроссы в школе. Восемьсотметровки, летом. В беге мне нравится ощущение одиночества, а чтобы уж точно остаться одному, надо быть впереди всех. Какой вечер… чудной, Марк. На мальчишнике я впервые, но этот точно запомнится.

Мы повернули к городу. Шли долго, беспрестанно курили, прикуривая друг у друга от бычков. В небе сияла луна, ветер бережно поддерживал сзади. Марк говорил устало, голос по временам прерывался, нам вторил шепотом хор ночных деревьев.

— Мой первый мальчишник был в Вегасе, перед первой женитьбой. Клевая вечеринка. Денег у каждого было некуда девать. Думали, так будет всегда. Думали, что сможем поднимать столько кэша, сколько хотим. Арендовали «харлеи» и на весь день укатили в пустыню. Без всяких странных наркотиков, конечно, не обошлось — все как у битников. Там и Фред был. К ночи вернулись в город: чудили в казино, таскали шлюх в номера, носились по улицам на байках. Сколько денег спустили — даже не сосчитать. Дурь, понятно, но как круто. Потом неделю лечились, до работы никто доползти не мог. Фред вообще попал в больницу — сильно печень попортил. На этот раз я хотел, чтобы все было потише. По-взрослому.

Я посмотрел на него. Сунув руки в карманы джинсов, Марк глядел в небо. С губы свисала сигарета.

— Так ты уже был женат?

— Женился на американке, когда попал в Нью-Йорк. Теперь понимаю, это была ошибка. Растерялся, испугался большого нового города. Все казалось таким серьезным. Мне нужен был проводник, кто-то, кто помог бы устоять на ногах среди всего того стекла и денег.

Я женился на Люси перед самым 11 сентября. У нас был медовый месяц, когда это случилось. Люси выдержала, сохранила самообладание, но я был молод, а ее родители, люди очень богатые и очень заботливые, хотели, чтобы мы каждый уик-энд приезжали к ним в Уэстчестер. Кем я был раньше? Мальчишкой-французом со смешным акцентом и полными карманами баксов. Получив Люси, сразу обрел уверенность. Знал, что войду в комнату — и все девчонки будут смотреть только на меня. Понимаешь? Брак продлился всего один год. Я и теперь пишу ей иногда. Она не отвечает.