Как-то раз мы с Рафиком Папаяном рассуждали об этом в «курилке» (она напоминала устроенные в большинстве аэропортов сегодняшнего мира курительные комнаты, только вот с чистотой и комфортом была не совсем в ладах).

– У меня идея! – заявил Папаян. – Запомним тональность гимна Советского Союза, который нам поют каждое утро, потом как-нибудь раздобудем его ноты и по ним настроим гитару.

– Вы правда диссиденты и испорченный народ, – неожиданно вмешался в нашу беседу вошедший в «курилку» Разлацкий, – однако, в отличие от меня, все же являетесь законными заключенными – почему же вы должны столько мучиться?

– Может, предложите нечто получше? – учтиво спросил его Рафик, тихонько подмигнув мне: мол, что этот сталинист и политический динозавр может сказать полезного нам, кавказским и продвинутым политзаключенным?

– Во-первых, вам не нужны ноты советского гимна, я – живые ноты. Ревизионисты и псевдокоммунисты-феодалы посягнули на слова, а музыку и тональность оставили неизменными. Первый слог ненавистного для вас слова «Союз» – «со-» – является нотой соль, то есть третьей струной гитары в обоих ладах. Затем идет до-соль-ля-си-ми.

Со-юз не-ру-ши-мый рес-пуб-лик сво-бод-ных…

(Соль – до – соль – ля – си – ми – ми – ля – соль – фа – соль – до)…

И Разлацкий с явным удовольствием спел полную версию гимна Советского Союза в варианте 1943 года; когда он дошел до упоминания Сталина, голос его задрожал и на глаза навернулись слезы, возникла долгая пауза, но за ней последовало в полную мощь легких:

– Однако, – продолжил воодушевленный торжественной песней Разлацкий, – и этого не надо делать, не расходуйте гимн великого Советского Союза на эту дурацкую гитару, я подам вам безошибочное ля, когда захотите.

На мой вопрос, откуда у него такой идеальный слух, Разлацкий сказал, что у каждого политического заключенного есть вторая профессия: в то время пока грузины пили, ленинградская аристократия работала дворниками (он имел в виду Полякова и Донского), бундовская мелкая буржуазия (Манилович и Фельдман) вкалывала электромонтерами, он, куйбышевский пролетарий, на протяжении многих лет работал настройщиком фортепиано и руководил жюри на конкурсах независимых поющих поэтов, так называемых бардов.

На этом музыкальные истории Разлацкого не закончились. Когда на проводимых по инициативе Христианской федерации народов Южного Кавказа вечерах кавказской музыки Руслан Кетенчиев исполнил сложную балкарскую песню, Рафаэл Папаян предстал с обработанной Комитасом знаменитой армянской песней «Цицернак» («Ласточка»), а я взялся исполнить «Сулико», со слов «гуламосквнили втироди» («горько плакал») Разлацкий стал подпевать мне на прекрасном песенном грузинском и до самого конца так повел второй голос, что вся аудитория умывальной комнаты, то есть «курилки», взорвалась бурными аплодисментами и великолепный приз за первое место – спичечную коробку черного чая – заслужил я (Разлацкий отказался разделить со мной эту награду). Правда, Георгий Хомизури окончательно возненавидел «Сулико» как символ сталинизма, и даже мои объяснения, что это стихотворение в 1895 году написал Акакий Церетели и Варенька Церетели тогда же подобрала к нему музыку, не поколебали его убежденности. Жора возмущался: «При Сталине по радио только и звучало, что «Сулико». Как же вы, господин председатель жюри, могли за исполнение песни-фаворита людоеда, тем более в дуэте с Разлацким, дать Бердзенишвили чай?!»

Председатель жюри Вадим Янков не принял вспышку Жоры близко к сердцу, более того, официально заявил: «Отец всех времен и народов генералиссимус товарищ Сталин любил также и вино. И если я когда-нибудь удостоюсь освобождения, то, не убоявшись ни тебя, ни Сталина, и вино выпью, и, возможно, еще и «Сулико» спою!»

Как истинный русский и заступник пролетариата, Разлацкий, конечно же, был человеком пьющим. Однажды, когда речь зашла о зарплате, наш друг-сталинист свое карьерное продвижение и заработки оценил стоимостью пол-литровой бутылки водки, которая, как оказалось, гораздо адекватнее отображала подоходную ставку, чем старые или новые рубли и копейки.

– С самого начала у меня была очень маленькая зарплата, всего пять бутылок. После защиты диссертации зарплату прибавили, и она выросла до 20 бутылок. Когда я стал научным сотрудником, зарплата достигла идеала и сравнялась с 50 бутылками. Если вычесть траты на еду и культурные мероприятия, оставалось 30 бутылок. Я говорю «идеал», потому что на каждый день приходилось по одной бутылке, и если вдруг день пропадал… Вот когда я стал заведующим лабораторией, у меня была очень большая зарплата, целых 72 бутылки и еще несколько глотков.

Когда Разлацкий беседовал о водке, он становился истинным поэтом. «Я очень Ленина уважаю, – говорил он, – однако не могу забыть, что он поддержал затеянную Николаем II глупость, „сухой закон“, и запретил водку. Пить было запрещено до 1924 года, и, как только Ленин умер, Сталин снял этот запрет. Разве грузин, да еще хороший поэт, мог запретить пить?»

Разлацкий наизусть знал несколько выступлений Сталина, в том числе речь на XIV партийном съезде, в которой великий вождь назвал водку «источником резерва». Вот, оказывается, что сказал тов. Сталин дословно: «Мы не сможем принять кабальные условия, которые предлагают нам капиталисты и которые мы отвергли. Остается одно: искать источники в других сферах. Это хотя бы лучше, чем кабала. Тут мы должны сделать выбор между кабалой и водкой, и люди, думающие, что социализм можно построить в белых перчатках, жестоко ошибаются».

В качестве школьного отличника Разлацкий в 1951 году заслужил путешествие по «сталинским местам» всего Советского Союза. Их было несколько детей и три учителя, один из них, преподаватель труда, был, как оказалось, фронтовиком. Так посетили они наряду с другими городами Тбилиси, Гори и Батуми. Батуми и Тбилиси Разлацкий помнил навряд ли, а вот Гори знал гораздо лучше меня – и не только меня, но и выросшего в селе Доеси Горийского района Джони Лашкарашвили. Что касается музея Сталина, то все его сотрудники были известны Разлацкому по имени-отчеству, так как он по крайней мере раз 20 побывал в Гори – ну и, конечно же, каждый раз посещал музей, ведь не в пример другим он не для того приезжал в Гори, чтоб атенский храм Сиони посетить! В связи с памятником Сталину Разлацкому были ведомы сказочные детали, оказалось, он знал даже о знаменитых горийских котлетах и мцхетских кафе, где подавали отменное лобио. Как-то раз, став свидетелем нашего с Рафиком горячего спора о храме Сиони в Атени, он заявил: «Я в атенском храме не бывал, просто слышал, а вот атенское вино знаю хорошо, пил. Это действительно грузинское достояние!»

Алексей Борисович был интересным собеседником – умел и любил слушать и обожал задавать вопросы. В его речи чувствовался столь милый ему грузинский акцент. Следует сказать, что это было не присущее русским эстрадным актерам «общекавказское» произношение, представляющее смесь грузинского, армянского, азербайджанского либо чеченского, а именно грузинское. Видимо, постоянно Разлацкий не только читал вождя, но и слушал часами. Свой главный антисоветский документ, за который Разлацкий отбывал срок, он создал в соавторстве с соумышленником и по классической русской революционной традиции назвал «Кому отвечать?». Творение это состояло из частей: «Кого спросить?», «Откуда берутся вопросы?», «Где искать ответ?», «Кто задает вопросы?». По обвинительному заключению, документ клеветал на советский государственный и общественный строй, на КПСС и деятельность советского правительства и содержал программу борьбы с советской властью. По мнению куйбышевских чекистов, произведение Разлацкого являло собой перепев положений польской «контрреволюционной организации „Солидарность“».