– За последние двое суток удалось избрать представителей девяти сел в уездную комиссию по урегулированию цен; вознесенские депутаты даже успели встретиться со спецуполномоченным из Москвы. Дезертиры возвращены на призывной пункт. Боевое оружие сдано. Контакт с оставленными в селах кавалеристами носит дружеский характер…

– Знаю, знаю, ты об этом уже телеграфировал, – остановил подчиненного Черногоров. – Скажи, зачем ты отослал ко мне Мозалева?

– Начальник местного отделения ГПУ имеет натянутые отношения с крестьянством. Он не разбирается в ситуации. Недипломатичен. Несдержан. Сторонник силовых методов.

– Вона как! – протянул Кирилл Петрович. – Что ж, учту. Полагаешь, в уезде нужен более мягкий человек?

– Несомненно. И лучше – из крестьян. Не время быть излишне категоричными.

– Согласен, – коротко вздохнул Черногоров. – Необходимо выждать.

– Самое главное – крестьяне верят Советской власти. Я двое суток колесил по округе, встречался с людьми, выступал перед сходами и нигде не встречал контрреволюционных настроений. Мы договорились о возвращении в села партийных и советских работников без особых препятствий.

– Будь любезен, прибереги подобные сентенции для рапорта, – устало поморщился Кирилл Петрович. – Там все подробно и опишешь. Чего греха таить, мы оба утомлены этой темой… Наше ведомство благодаря тебе сделало свое дело с честью, обошлось без кровопролития. Пусть теперь товарищи Луцкий с Платоновым разбираются. – Он покосился на напольные часы в углу. – Да и поздновато уже…

Андрей удивленно поднял брови.

– Хочешь спросить, почему я так срочно вызвал тебя? – рассмеялся Черногоров. – Конечно, никакой необходимости в спешке нет. Полагаю, что ценному работнику ОГПУ стоит отдохнуть от напряжения, отоспаться, повидаться с дорогими ему людьми, – Кирилл Петрович подмигнул. – Знаешь, я не слепой и не бессердечный, как некоторые считают. Вижу недовольство Полины по поводу каждой твоей командировки, да и жена намекает… Ну, не тушуйся, дело-то житейское! Не обращай на меня внимания, кушай.

Черногоров пустился пересказывать городские новости. Андрей старался побыстрее покончить с огромным бутербродом и откланяться.

– …Кстати о крестьянах, – вспомнил Кирилл Петрович, – скажи, коли не секрет, как тебе удается с ними ладить? Парень ты городской, от деревни далекий.

Рябинин отставил чашечку:

– Благодарю за угощение, товарищ полпред… А насчет крестьян – никакого секрета нет. Главное – уважение собеседника… Вот, недавно перечитал я «Записки революционера» князя Кропоткина. Он дает неплохой совет: в разговоре с простыми людьми не насыщать свою речь иностранными словами. Нет таких понятий, которые невозможно было бы изложить четко и ясно. Требуется только, чтобы вы сами ясно понимали, о чем говорите, и говорили просто. Главное отличие, отмечает Кропоткин, между образованным и необразованным человеком в том, что второй не может следить за цепью умозаключений. Он улавливает первое, быть может, и второе; но третье уже утомляет его, ежели он еще не видит конечного вывода. Впрочем, такое восприятие частенько встречается и у образованных людей.

– Умный ты мужик, Андрей, – задумчиво протянул Черногоров. – Знал я об этом, – однако ж, посылая в Вознесенское, до конца не верил, что так быстро сумеешь найти общий язык с крестьянами. С твоими способностями можно сделать блестящую карьеру. И я, заметь, очень хочу тебе помочь. Чего бы ты желал? Говори смело!

– Спасибо за лестные слова, – смутился Рябинин.

– Брось краснеть! – задорно рассмеялся Кирилл Петрович. – Полцарства предложить, конечно, не могу, потому как не имею; дочь-красавицу выдать за тебя не в моей власти – она сама это вправе решать (тут вы и без меня сговоритесь); а в остальном – изволь: тебе и карты в руки! Что сердцу ближе? К чему душа лежит?

– Выходит, пользуясь «правом победителя», я могу просить о чем угодно? – весело подхватил Андрей.

– Именно так. Попробуй! Пора тебе кончать со своей скромностью. Иногда стоит идти по жизни напролом, – глаза Черногорова горели.

– Ну, раз вам нравится эта игра… – пожал плечами Рябинин, – хочу просить вернуть меня на «Красный ленинец».

Кирилл Петрович осекся и закусил губу.

– На «Ленинец»? – негромко переспросил он.

– Так точно, – упрямо кивнул Андрей и невинно улыбнулся.

– Вона как! – разочарованно покачал головой Черногоров. – Всего лишь за три с небольшим месяца службы ты обезвредил опасную банду Скокова, ликвидировал без единого выстрела вредный очаг бунта и после этого… – на «Ленинец»?

– Вы же дали мне право выбирать, – усмехнулся Андрей.

– Да-да, разумеется, – пробормотал Кирилл Петрович. – Не отказываюсь… То-то Трофимов обрадуется!

Он поднялся, в глубокой задумчивости прошелся по кабинету и, остановившись перед Рябининым, сказал:

– Решено. Давши слово – держись… Валяй на «Ленинец», – он пристально посмотрел на Андрея. – Только не торопись с переходом. Покуда я еще твой начальник, отправляю тебя в отпуск. На тебе лица нет – совсем вымотался.

– На сколько дней отпуска я могу рассчитывать? – уточнил Андрей.

Черногоров полистал настольный календарь:

– Сегодня пятница… Недельку отдохни, а с двадцатого можешь отправляться на своей любимый завод – как раз понедельник. Погуляй, займись личными делами. Трофимову я сообщу сам.

– Я хотел бы съездить в Ленинград… – негромко сказал Рябинин. – Там у меня родственники.

– Помню, Полина говорила. Воля твоя, поезжай, – пожал плечами Кирилл Петрович.

– Могу я просить еще об одной услуге, – осторожно поинтересовался Андрей.

– Ну попробуй.

– Нельзя ли мне помочь с билетами?

Черногоров кивнул и вытащил из ящика стола расписание поездов:

– Когда думаешь выехать?

– Самое лучшее – завтра вечером.

– Есть ночной поезд. Литерный. Я прикажу забронировать место в купе на твое имя.

Рябинин поднялся:

– Благодарю, Кирилл Петрович!

– Ладно уж, – скривился Черногоров. – Ступай. Еще свидимся!

* * *

Андрей вышел на улицу и с удовольствием втянул свежий вечерний воздух. Упрямый ветер начисто разогнал дождевые облака и подсушил мокрые мостовые. На душе у Рябинина было светло и радостно: «Пройдет всего лишь несколько дней, и моя служба в ГПУ будет вспоминаться как дурной сон», – подумал он.

Андрей застегнул шинель и зашагал в сторону дома.

Недалеко от Главной площади он нагнал торжественную процессию: сотни четыре парней и девушек, построившись в колонну по трое и вооружившись смоляными факелами, медленно двигались посреди мостовой. Демонстранты не распевали песен и лишь изредка перебрасывались друг с другом негромкими репликами. Там и сям в руках молодых людей виделись похоронные венки, некоторые девушки несли цветы. «Похоже, кого-то хоронят, – решил Андрей, но тут же усомнился: – Впрочем, нет. Какие похороны на ночь глядя? Да и гроба не видно». Приглядевшись к демонстрантам, он заметил среди них немало «музовцев». «Ага, значит, и Меллер поблизости! И наверняка где-нибудь впереди».